Покоритель Африки

Алек спокойно посмотрел на девушку. Он снова очутился в палатке, а снаружи лил дождь и бушевал ветер. Теперь Алек старался убедить себя, что у Джорджа была возможность спастись. Он же сам сказал: нужно проявить недюжинную смелость перед лицом опасности. Однако в глубине души Алек знал, все это время знал, что посылает юношу на верную смерть. Смелости — добродетели негодяев — Джорджу явно недоставало.

— Просто скажи, Алек, — попросила она. — Скажи, что это неправда.

Наступила тишина. Сердце билось в груди Люси как птица в клетке. В страшной тревоге она ждала ответа.

— Но ведь это правда, — еле слышно шепнул он.

Люси в страхе смотрела на Алека. У нее кружилась голова, и девушка испугалась, что сейчас упадет в обморок. Собрав остатки сил, она отбросила наползавшую на глаза темную пелену.

— Это правда, — повторил Алек.

В ужасе Люси ахнула.

— Я не понимаю. Милый, прошу тебя, не обращайся со мной как с ребенком. Пощади меня. Говори серьезно. Для нас обоих это вопрос жизни и смерти.

— Я говорю серьезно.

Девушку словно сковал жуткий холод, даже кончики пальцев вдруг онемели.

— Ты знал, что отправляешь Джорджа на смерть? Знал, что ему не вернуться живым?

— Его могло спасти лишь чудо.

— Но ты ведь не веришь в чудеса?

Алек не отвечал. Люси смотрела на него со все нарастающим ужасом, дико выпучив глаза. Она еще раз спросила:

— Ты ведь не веришь в чудеса?

— Нет.

Противоречивые чувства охватили девушку. Они словно вели в ее сердце беспощадный бой. Страх и отчаянье; злость и раскаяние в том, как равнодушно она встретила гибель Джорджа; и еще любовь — всепоглощающая любовь к Алеку. Как же она может теперь его любить?

— Это неправда! — вскричала Люси. — Это позор! Ох, Алек, Алек… Боже, что мне делать?

Алек выпрямился и стиснул зубы. Его квадратная челюсть казалась теперь особенно тяжелой, а голос звучал сурово.

— Я же говорил: мне не в чем себя упрекнуть.

При этих словах Люси залилась краской. Ее охватили злоба и ярость.

— Раз так, выходит, и все остальное правда. Почему же ты не признаешь, что пожертвовал жизнью Джорджа, чтобы спасти свою?

Гнев тут же схлынул, уступив место смятению.

— Какой кошмар. Я не могу понять… — Она отчаянно взмолилась: — Неужели тебе совсем нечего сказать? Ты знаешь, как я любила брата. Знаешь, как важно для меня было, чтобы он искупил преступление отца. В нем было все мое будущее. Ты не мог хладнокровно принести Джорджа в жертву.

Алек на мгновение задумался.

— Пожалуй, я могу кое-что рассказать, — начал он. — Отряд окружили арабы, и одному из нас предстояло умереть, чтобы дать остальным шанс на спасение.

— А ты любил меня и поэтому выбрал моего брата?

Алек посмотрел на Люси с глубочайшей тоской, но та пропустила этот взгляд. Он ответил очень серьезно:

— Видишь ли, это была его вина. Джордж совершил страшную ошибку, и вполне справедливо, что ему пришлось расплачиваться за катастрофу, которую он сам же на нас навлек.

— В такой момент о справедливости не думают. Он был таким юным, таким честным и искренним. Разве не благороднее тебе было пожертвовать собственной жизнью?

— Ах, милая, — ответил он со всей мягкостью, на какую был способен, — ты и не представляешь, как легко пожертвовать собственной жизнью и насколько труднее быть справедливым, чем великодушным. Как же плохо ты меня знаешь! Думаешь, будь от моей смерти прок, я бы задумался хоть на мгновение? Мне нужно было жить, чтобы закончить дела. Я заключил союзы с соседними племенами. Уже поэтому смерть была бы малодушным поступком.

— Недостаток мужества всегда легко оправдать, — насмешливо бросила ему в лицо негодующая Люси.

— Моя жизнь была бесценна. Все европейцы в экспедиции были для меня просто орудиями — не настоящими командирами. Погибни я — отряд тут же разбежался бы. Остальные туземцы поддерживали нас только благодаря мне. Я дал слово, что не брошу их, пока не расправлюсь с работорговцами. Через два дня после моей гибели все войско просто испарилось бы, англичане остались бы одни. Ни один не вернулся бы. А беззащитные земли достались бы проклятым арабам. Вместо обещанного мной мира они огнем и мечом опустошили бы всю страну. Повторяю: мой долг был жить и закончить начатое.

Люси немного успокоилась. Она спокойно посмотрела на Алека и сказала очень тихо и спокойно:

— Ты трус! Трус!

— Уже тогда я знал, что этот поступок может стоить мне твоей любви. Хочешь — верь, хочешь — нет, я пошел на него ради тебя.

— Будь у меня сейчас хлыст, я хлестнула бы тебя по лицу!

Алек молчал. Девушка дрожала от гнева и презрения.

— Видишь, он и правда стоил мне твоей любви. Наверное, это было неизбежно.

— Мне стыдно, что я любила тебя.

— Прощай.

Алек обернулся и, гордо подняв голову, медленно направился к двери. Его лицо было бесстрастно. Но стоило ему выйти, силы покинули Люси. Она рухнула в кресло и, закрыв лицо руками, зарыдала так сильно, словно ее несчастное, измученное сердце вот-вот разорвется.

Глава XVIII