Разговор продолжался долго. Прошло уже два часа, и Сердар принялся излагать Барбассону ловкий план, который позволил бы им тихо и спокойно захватить сэра Уильяма Брауна, ибо они не могли рассчитывать на то, что им удастся похитить его силой. Вдруг раздался легкий стук в дверь. Это был брат Рамы, который пришел предупредить Барбассона, что его хочет видеть хозяин лодки.
— Пусть войдет! — сказал провансалец.
Сива-Томби из скромности удалился, впустив в каюту моряка.
— Капитан, — сказал матрос, — вот что мне приказал передать вам губернатор Цейлона.
Бели бы в эту минуту в каюте грянул гром, и то присутствующие были бы поражены меньше. Быстрота и находчивость южанина спасли положение.
— Давай сюда письмо и можешь быть свободен, — коротко приказал Барбассон, матрос немедленно повиновался.
— Вы состоите в переписке с губернатором? — заикаясь, пробормотал Сердар.
Нариндра и Рама изумленно и недоверчиво смотрели на Барбассона.
Барбассон, прочитав письмо и все поняв, воскликнул, бледный от бешенства:
— О! Я задушу его собственными руками! Никогда я еще не видел таких коварных негодяев!
— В конце концов, что все это значит? — спросил Рама почти повелительным тоном.
— Это означает, черт побери, — воскликнул провансалец вне себя от гнева, — что мы тупицы, идиоты, ничтожества, нас разбили наголову! Как всегда, мы побеждены этими мерзавцами! Вот, читайте, нам остается только поднять якорь и бежать, к счастью, это мы еще можем сделать.
Рама прочел письмо вслух. Губернатор даже не дал себе труда зашифровать послание, оно было написано по-тамильски, вероятно, одним из его секретарей:
«Сэр Уильям Браун горячо благодарит Кишнайю и хвалит его за ловкость. Завтра все будет готово к достойному приему «гостей». Как и было условлено, в порту их ждет броненосец, который встретит шхуну огнем своих батарей. Через два дня Кишнайя может явиться в загородный дом губернатора в Канди и получить там по случаю именин Его Превосходительства обещанную награду».
— Значит, мерзавца предупредили! — воскликнул Сердар, сжимая кулаки, глаза его налились кровью. — Но кто же? Во имя неба, кто же?!
— Не ломайте голову, Сердар, — вмешался Рама, — все объясняется теперь само собой. Пока Барбассон просил вас арестовать Рам-Шудора, молодец не терял времени даром и передал письмо Кишнайи через хозяина лодки, которая привезла нашего друга.
— Неужели?
— Не может быть никаких сомнений, ведь ответ доставил хозяин лодки.
— О, эти люди большие искусники, до чего же досадно, что они обвели нас вокруг пальца! — заметил Барбассон, немного успокоившись.
— Какой демон преследует нас, разрушая все мои планы? Что ж, бороться с судьбой бессмысленно. Надо мной тяготеет проклятье! Через две недели приезжает моя сестра. Я так мечтал представить ей доказательства моей невиновности!
— Она никогда в ней не сомневалась, равно как и мы, — мягко сказал Рама. — Вы для нас самый честный и благородный из людей.
— Я знаю, и уважение тех, кого я люблю, всегда служило мне поддержкой в жизни. Но ты должен понять мое отчаяние, Рама. Час справедливости убегает от меня, словно неуловимый мираж. С того дня, как я обрел нежно любимую сестру и почувствовал, что ее сердце бьется в такт с моим, с того самого дня я захотел стать достойным ее в глазах общества. Военный суд оклеветал меня, и лишь военный суд может восстановить мою честь. Как только я подумаю, что доказательства здесь, в двух шагах от меня, а я не могу заставить негодяя, который ими обладает, вернуть их мне!..
— А вы никогда не пробовали договориться с ним по-хорошему? — спросил Нариндра.
— Это невозможно, доказательства моей невиновности должны погубить его. Чин генерала, место в Палате лордов, губернаторство на Цейлоне, многочисленные награды — он потеряет все. Приговор, который оправдает меня, его обесчестит, потому что меня судили за преступление, которое совершил он, сумев обвинить меня с помощью сообщника. Друзья мои! Друзья мои! Как я несчастен! — и бедный изгнанник разразился рыданиями.
Нариндра и Рама, сопереживая Сердару, испытывали ту же душераздирающую боль, в их глазах стояли слезы.
— Черт побери! До чего же мне скверно, когда я вижу, как убивается этот славный малый, — пробормотал сквозь зубы Барбассон, обращаясь к самому себе. — Ну, Барбассон, сын мой, самое время распустить паруса и призвать на помощь твое неистощимое воображение… Поразмыслим немного. Стой, стой! По-моему, это не так уж глупо… Спокойно, не будем торопиться… Осуществимо ли это? А почему бы и нет? Право слово, надо изложить суть дела.
Прервав свой внутренний монолог, Барбассон обратился к Покорителю джунглей: