Покорители студеных морей

— Смотрите, Эриксон. По этим рекам и озерам, имея удобные лодки, можно легко достичь намеченной цели. Вам надо выступить через час и двигаться сюда… — Командор стал снова водить пальцем по карте. — Здесь, в этом месте, вы должны уничтожить русский отряд во главе с купцом… — он взглянул на письмо Шоневальда, — с новгородским купцом Труфаном Амосовым. Этот купец — злейший наш враг.

Командор крепости и Эриксон еще несколько минут рассматривали карту.

— Счастливого пути, дорогой Густав, желаю удачи. Помните, — по-отечески ласково добавил он, — вы поведете свой отряд по земле врага. Не верьте никому, и вы победите. — Он обнял за плечи воина и приложился сухими губами к его лбу. — Итак, в путь!.. Постойте, Эриксон, — снова прозвучал голос командора. — Возьмите с собой карела Кеттунена — он прекрасно знает все дороги на север. Кстати, в прошлом году этот выродок добровольно принял католичество.

Когда в замке затихли тяжелые шаги Эриксона, командор снова взял в руки письмо и подошел к очагу. Приблизив письмо к огню, он стал читать вслух:

— «План Ладожской крепости вам передаст мой человек. Он по ночам на острове в устье Волхова будет зажигать три костра. Пусть будет вам наградой за хлопоты Ладожская крепость, которую вы теперь без труда возьмете».

Командор поднял голову, его взгляд устремился в тот угол комнаты, где белело мраморное распятие.

«Видит бог, — думал он, — я всегда был хорошим католиком и никогда не жалел своих сил на благо христианства. План Ладоги будет в моих руках. Если бы мне удалось захватить эту крепость — о! — как расширились бы наши владения к северо-востоку, сколько язычников было бы обращено в лоно святой церкви. Сам святой папа…»

Командору казалось, что он уже держит в руках папскую буллу.

— Завтра в поход! — раздельно и громко сказал он. — Я сам поведу своих воинов на Ладогу.

Его рука потянулась к небольшому молоточку, лежавшему на столе. Резкие металлические звуки раздались в замке.

Глава XI. В СТАРОЙ КРЕПОСТИ

Посадник ладожский, боярин Никита Афанасьевич Губарев, хорошо знал Амосова, и не только знал, но и с давних пор состоял не без выгоды дольщиком старого купца во многих его промысловых походах. И в этом году две дружины боярина били зверя на амосовских лодьях в Студеном море.

Труфан Федорович был вынужден остановиться в доме гостеприимного хозяина. Когда переправлялись через волховские пороги, один из груженых карбасов застрял на камнях, и его залило водой. Спасая судно, старый мореход работал наравне со всеми, простыл в холодной воде и занемог. Почти без сознания дружинники привезли его в Ладогу.

Только через десять дней он поднялся с постели, а сегодня Никита Губарев пригласил его к себе на трапезу. Назначив отъезд на завтра, Амосов почувствовал облегчение и с радостью согласился на приглашение посадника.

В низкой сводчатой горнице воеводы было душно: маленькие слюдяные оконца в свинцовой оправе не пропускали свежего воздуха; в углу перед темными образами смрадно коптила лампадка. Но старые знакомцы не обращали внимания ни на духоту, ни на смрад. Отобедав и славно хлебнув из большого глиняного кувшина заморского вина, они вели задушевную беседу.

Друзья сидели на широкой лавке, распоясанные, близко склонившись друг к другу.

Теребя поседевшую реденькую бородку, тучный посадник внимательно слушал рассказ купца о последних событиях в Новгороде.

— Так, говоришь, сменили посадника-то… — задумчиво произнес боярин Никита, ставя золоченый кубок на стол. От движения живот его заколыхался. — Силен умом был, степенной, а вишь ты… Скажи, Труфан Федорович, думку свою о московском князе, — перешел на другое боярин. — Пригоже ли Великому Новгороду к нему на поклон идти али нет? У нас тут всякое говорят. А ты как мыслишь?

Губарев говорил медленно, словно нехотя, но старый мореход почувствовал, как он, ожидая ответа, затаил дыхание.

— Я так мыслю, — Амосов усмехнулся: — день встречать, боярин, надо становясь лицом к восходящему солнцу, а не к вечернему закату.

— Правильно говоришь! — Губарев вздохнул, прикрыв свои слегка выпученные глаза.

Он хотел сказать еще что-то, но звонкие, частые удары «всполошного» колокола оборвали мысль, заставили его насторожиться.

— Бежим наверх, на пряслаnote 37, Труфан Федорович. — Боярин Никита решительно поднялся и, как сидел, без шапки, накинув только на плечи суконный опашень, стремительно кинулся во двор.

Амосов с трудом поспевал за тучным боярином, не по летам ретиво взбиравшимся по каменной лестнице Стрелецкой башни.

С высоты восьми сажен Волхов был виден как на ладони.

Внизу, у самых стен, на черной ленте реки быстро двигался острогрудый карбас. Дружинники бешено работали веслами, вода бурлила под носовым коргомnote 38. Под растекавшейся узорча той пеной Волхов казался коричневым, словно навозная жижа На корме во весь рост стоял человек. Он размахивал желтым полотнищем и зычно вопил:

— На помогу, братцы, свей одолевают, на помогу!