Покорная

Пэкстон помог мне сесть и вытер все мое тело. Он поцеловал меня — жадно, страстно, с желанием — и был так нежен со мной, словно хотел меня, словно любил, но это было не так. Отстранившись, он передал мне костыли и ушел. Я в замешательстве покачала головой и, обнаженная, последовала за ним к кровати. Он расстелил постель и жестом приказал залезать, переводя взгляд с меня на кровать.

С этим у меня не было проблем. Я уже так хотела лечь. Он помог мне сесть на край и надеть ночнушку через голову. Не говоря ни слова, не предлагая трусики. Мой взгляд метнулся от выпуклости на его шортах к высокомерному взгляду. Он помог мне лечь и вернулся в ванную, оставив меня на показ. Я не видела нужды прикрываться, не после этой интимной ванны.

— Нет, я не хочу спать с ним. Без него так хорошо, — пожаловалась я, не ожидая громоздкого аппарата. Он проигнорировал меня и аккуратно поместил его под ногу, закрывая застежки, он пялился на мои побритые гениталии. Наклонившись, поцеловал меня в лоб, проводя пальцами по гладкости половых губ.

— Я вернусь через двадцать минут с твоими таблетками, — прошептал он, оставляя меня отдыхать.

— Что, мать твою, здесь происходит? — спросила я пустую комнату, когда дверь за ним закрылась. Это не настоящая жизнь. Все так запутано. Я лежала, не двигаясь. Ни один мускул не дрогнул, пока я ждала, погрузившись в размышления. Мне казалось, словно я ехала на каникулы, пролетая высоко над облаками. Я знала, что было что-то главное, что-то очень важное, о чем я забыла и не могла вспомнить. Так я себя чувствовала. Будто я вечно пыталась вспомнить, что забыла.

Может я не вспоминала, потому что не хотела. Возможно, мое подсознание защищало мозг от еще большей травмы. От Пэкстона Пирса. Хорошо было бы вспомнить хотя бы девочек. К счастью для меня, их детский возраст позволял с легкостью восполнить утраченное. За тот короткий промежуток времени, который я провела с ними, было понятно, что они не осознают происходящего. Не совсем. Черт, я сама не понимала. Знала, что это была не моя вина, но я была зла на себя не только за то, что забыла, что нас связывало, но и что эта связь вообще была. Я никогда не думала о них, находясь в больнице. Не скучала по ним. Совсем. Когда кто-то упоминал моих детей, я думала о них больше в стиле «что за черт». Словно я не могла иметь детей и переживала, что не полюблю их из-за их отца. Может моя томография через несколько дней даст нам больше информации. Улучшение.

Это тоже расстраивало меня. Казалось, никто не знал, как работает мозг. Даже доктора. Все разные. Требуется время. Мозг — сложный орган. Бла, бла, бла. Мне было плевать на все это. Вспомнить бы хотя бы один день. Всего-то один день. Это все, что мне было нужно.

Все мысли тут же исчезли, как только я увидела медленно открывающуюся дверь, затем появился темный силуэт Пэкстона. Даже в темной, хоть глаз выколи комнате я видела источаемую им сексуальность. Жаль, что он был кретином. Когда он положил таблетки мне на язык, я заметила, что он был голым. Абсолютно голым.

Мое сердце забилось быстрее, когда он опустил пальцы мне на веки и задержал там.

— Тшшш, — зашипел он. На долю секунды я подумала, что на моих губах был палец, напоминающий мне молчать, но не понадобилось много времени, чтобы осознать, что это было не так. Мягкая головка, скользящая по моим губам, не была пальцем. Я пыталась открыть глаза, но он не давал.

Ни за что, придурок. Я повернула голову, но его бедра последовали за мной. Боль, пронзившая плечо, когда я дернула головой, удерживала меня от повторения этого жеста. Пэкстон возвышался надо мной, скользя головкой члена по моим губам. Мои легкие наполнились воздухом, когда он схватил меня за щеки, поворачивая к себе. Я могла лишь повиноваться. Он молчал. А я хотела, чтобы он заговорил. Даже если это было бы что-то пошлое. Почему он все время молчал, когда домогался меня?

Я крепко сжала губы в узкую линию. Не собиралась сдаваться без боя. Он, казалось, наслаждался касаниями, двигаясь вперед-назад. Мягкость его головки с каждым толчком сменялась твердостью, прикасаясь к моим губам.

— Габриэлла. Давай же. Мы действительно будем играть в это? Ты знаешь, что делать. Высунь язык.

Хоть я и не могла пошевелить головой, пока его пальцы держали мои веки, но я сжала зубы. Высунь язык. Пффф. Пошел ты.

Большим и указательным пальцем он надавил мне на челюсть, разрывая сжатые губы и зубы. По собственной воле я заглушила стон боли, желая сохранить максимум гордости.

— Высунь язык, шлюха, — приказал он хриплым, серьезным тоном.

Боль в челюсти отступила, когда кончик моего языка был в его распоряжении. Пэкстон выдохнул в тот же момент, как я ощутила соленую субстанцию. Он водил рукой по своему стволу, скользя вверх-вниз по моему языку, все еще держа мои глаза закрытыми. Я ощущала каждую каплю.