Покорность

Гостиная оказалась просторной, наверное, она занимала весь этаж; справа от входа, возле кухни, стоял большой деревенский стол. Остальное пространство было заполнено низкими столами и глубокими диванами из белой кожи; тут тоже висели на стене охотничьи трофеи, на специальной стойке красовалась отцовская коллекция ружей: это были подлинные произведения искусства с металлическими инкрустациями тонкой работы, излучавшими мягкое свечение. Пол устилали шкуры животных, по большей части, видимо, овечьи; все это напоминало декорации немецких порнофильмов семидесятых годов, где действие происходит в тирольском охотничьем домике. Я направился к большому окну, занимавшему целиком дальнюю стену комнаты, за ним расстилался горный пейзаж.

– Прямо напротив виднеется пик Ла-Мейж, – сказала Сильвия. – А дальше к северу Барр-дез-Экрен. Выпьете что-нибудь?

Я впервые видел столь богато оснащенный домашний бар – тут стояли десятки разнообразных фруктовых водок и какие-то ликеры, о существовании которых я даже не подозревал, но я удовольствовался мартини. Сильвия зажгла настольную лампу. Вечерело, на снега, устилавшие горы, ложились голубые отблески, и мне стало как-то не по себе. Даже отвлекаясь от вопросов наследства, я не мог себе представить, что она захочет остаться одна в этом доме. Она все еще работала на какой-то должности в Бриансоне – по дороге в нотариальную контору она сказала, на какой именно, но я забыл. Совершенно ясно, что, даже поселись она в хорошей квартире в центре Бриансона, ее жизнь будет теперь гораздо тоскливее, чем раньше. Я нехотя сел на диван и согласился на второй мартини, решив про себя, что он станет последним, после чего я попрошу ее отвезти меня в отель. Нет, мне никогда не удастся понять женщин, пора бы уж признать очевидное. Это была обычная женщина, и ее обычность казалась даже чрезмерной; и тем не менее она сумела что-то такое разглядеть в моем отце, что ни мне, ни моей матери обнаружить не удалось. Думаю, дело было не только или не столько в деньгах; она сама неплохо зарабатывала, если судить по ее одежде, прическе и вообще по манере держаться. В этом заурядном пожилом человеке она первая нашла что полюбить.

Вернувшись в Париж, я обнаружил мейл, которого со страхом ждал вот уже несколько недель; ну, не совсем так, в сущности, я уже смирился с неизбежным, единственный вопрос, который я действительно задавал себе, – напишет ли и Мириам тоже, что встретила одного человека, в смысле – употребит ли это выражение.

Употребила. В следующем абзаце сообщив, что глубоко сожалеет. Она уверяла, что ей всегда будет немного грустно вспоминать обо мне. Полагаю, она говорила правду – хотя правда и то, что вспоминать обо мне она будет, скорее всего, не слишком часто. Потом она сменила тему, делая вид, будто страшно озабочена политической ситуацией во Франции. Какая чуткость с ее стороны – типа наша любовь оказалась в каком-то смысле сметена вихрем истории; не очень честно, но зато какая чуткость!

Оторвавшись от компьютера, я подошел к окну; одинокое лентикулярное облако, отливавшее по бокам оранжевым светом в лучах заката, зависло в вышине над стадионом Шарлети, неподвижное и безразличное, как межгалактический корабль. Я не чувствовал ничего, кроме притупленной глухой боли, но и ее было достаточно, чтобы мысли мои затуманились; я понимал только, что снова остался один, что желание жить неуклонно угасает и впереди у меня нет ничего, кроме очередных неприятностей. Несмотря на упрощенную процедуру, мое увольнение все же повлекло за собой целую бюрократическую эпопею, связанную с социальными службами и дополнительной медицинской страховкой, но я малодушно откладывал это на потом. И напрасно: даже моей более чем приличной пенсии не хватит в случае серьезного заболевания; зато ее должно было с лихвой хватить на девушек по вызову. Откровенно говоря, никакого желания вызывать их я не испытывал, но неясное кантовское понятие “долга перед самим собой” пульсировало в моем сознании, когда я решился наконец заглянуть на свой любимый сайт эскорт-услуг. В итоге я остановился на объявлении, помещенном двумя девушками: Рашида, марокканка, 22 года, и Луиса, испанка, 24 года, предлагали “отдаться колдовским чарам пылкого шаловливого дуэта”. Стоил дуэт, конечно, дороговато, но я решил, что в сложившихся обстоятельствах чрезмерные траты оправданны; мы назначили свидание на тот же вечер.