Покорность

Разумеется, в те времена, когда женщины сами покупали и чистили овощи, разделывали мясо и часами тушили рагу, такие нежные и высококалорийные отношения вполне могли возникнуть; но по мере развития промышленной обработки продуктов те чувства забылись, впрочем, они, как откровенно признавался Гюисманс, служили весьма слабой компенсацией утерянных плотских удовольствий. Сам он в действительности никогда не сожительствовал с «кухаркой», хотя, по мнению Бодлера, только они, наряду с «девками», способны составить счастье литератора, — наблюдение тем более верное, что с годами «девка» вполне может превратиться в «кухарку», именно в этом состоит ее сокровенная мечта и природная склонность. Он же, напротив, после своего «развратного» периода — относительно развратного, конечно, — резко свернул к монашеской жизни, но на этом я с ним расстался. Я достал с полки «На пути», попытался прочесть насколько страниц, но снова углубился в «Семейный очаг», нет, мне явно недоставало какой-то духовной жилки, а жаль, ибо монашеская жизнь существовала по-прежнему, не меняясь на протяжении столетий, тогда как кухарки — где их теперь возьмешь. При Гюисмансе они наверняка еще водились, но в литературных кругах, где он вращался, ему не суждено было с ними повстречаться. Кстати, филологический факультет для этого тоже не самая благоприятная среда. Вот Мириам, например, она же с годами не превратится в кухарку? Я начал размышлять на эту тему, но тут зазвонил мобильник, как ни странно, звонила она, я от удивления что-то невнятно забормотал, на самом деле я совершенно не ожидал, что она объявится. Я взглянул на будильник: было уже десять вечера, я был так поглощен чтением, что забыл даже поесть. Еще я отметил, что практически допил вторую бутылку вина.

— Мы могли бы… — она замялась, — я подумала, что мы могли бы увидеться завтра вечером.

— Завтра?..

— У тебя же день рождения. Ты что, забыл?

— Да. Совершенно забыл, честно говоря.

— И потом… — она снова смешалась, — мне еще кое-что надо тебе сказать. Короче, нам пора повидаться.

21 мая, суббота

Я проснулся в четыре утра — после звонка Мириам я дочитал «Семейный очаг», все-таки это настоящей шедевр, — получилось, что я спал чуть больше трех часов. Женщину, которую всю свою жизнь искал Гюисманс, он описал еще в возрасте двадцати семи — двадцати восьми лет в «Марте», своем первом романе, изданном в Брюсселе в 1876 году. Будучи в обычное время кухаркой, она должна сохранить способность в определенные часы преображаться в девку, уточняет он. Преобразиться в девку, казалось бы, не самая сложная задача, уж попроще, чем правильно приготовить беарнский соус; тем не менее все его поиски такой женщины были тщетны. Да и я пока что преуспел в этом не больше. Мне исполнилось сорок четыре года, и само по себе на меня это не произвело никакого впечатления — вот уж абсолютно проходная дата; но именно в этом возрасте, в сорок четыре года, Гюисманс пришел к вере. С 12 по 20 июля 1892-го он жил в обители траппистов Иньи, в департаменте Марна, это был первый его приезд туда. Четырнадцатого июля он исповедался, поборов мучительные сомнения, детально описанные в романе «На пути». Пятнадцатого, впервые с детских лет, причастился.

Работая над диссертацией о Гюисмансе, я провел неделю в аббатстве Лигюже, где он стал когда-то облатом, и еще одну неделю в аббатстве Иньи. Оно было полностью разрушено во время Первой мировой войны, но тем не менее мое пребывание там очень мне помогло. Внутреннее убранство и мебель — хоть и обновленные, конечно, — сохранили простоту и аскетизм, так поразившие когда-то Гюисманса; расписание многочисленных ежедневных молитв и служб, начиная с Angelus Domini в четыре утра до вечерней Salve Regina, осталось тем же. Трапезы происходили в полной тишине, что, разумеется, выгодно отличало их от университетского ресторана; еще я помнил, что монашки изготовляли шоколад и печенье «макарон», и их продукция, рекомендованная путеводителем «Ле Пти Фюте», рассылалась по всей Франции.