— Вы всегда сначала стреляете, а потом говорите «оп-па-а»? — передразнил полковник.
— Жизнь такая, — философски ответил парень и пожал плечами.
А потом включил рацию, висевшую на груди, и сказал:
— Белый, прием. Это Крюк. Скажи Старику, что гости приехали.
За двухэтажным зданием станции растянулся в зеленых зарослях проржавевший товарный состав с пустыми грузовыми контейнерами, за ним — еще один, из цистерн, на одной из которых оборудовали огневую точку с пулеметом. Над поездами стоял пешеходный переход, где засели снайперы и наблюдатели; даже пристроили деревянную башенку.
На площади стояли пять армейских грузовиков, мимо которых сновали туда-сюда бойцы в разномастном камуфляже, в старых советских касках, с «калашами». Закидывали в кузовы ящики, заливали бензин из канистр, копались в капотах. С интересом поглядывали на нас.
Нас привели ко входу на станцию: над облупившейся железной дверью висела покосившаяся надпись «Недельное Главная».
Парень, который назвал себя Крюком, сказал нам стоять и ждать, а сам пошел внутрь.
Спустя пару минут к нам вышел энергичной походкой крепкий, высокий, подтянутый мужчина в черной рубашке, с короткими седыми волосами и в стильных темных очках. Улыбнулся, протянул мне руку, пожал крепко и коротко.
— Я Старик, — сказал он. — Хорошо, что вы пришли. Сегодня будет весело и страшно. Обещаю.
Привет, печальные жители Покрова-17. Я Старик, и это моя последняя проповедь вам.
Мы дождались всех, кого могли. Остальные — простите. Вы сами не захотели спастись. Больше мы никого не ждем.
Мы идем на прорыв сегодня по двум причинам.
Первое — в Покрове-17 более нельзя оставаться. Тьма, породившая это проклятое место, обрела волю и плоть. Она уничтожит здесь всё живое. Ждать и терпеть больше нельзя.
Второе — мы нужны нашей стране. Мы должны быть сейчас в Москве, среди защитников Дома Советов. Мы обязаны защитить нашу Родину от воров и убийц, которые собираются разграбить ее и распродать по кусочкам, обрекая наш народ на смерть и нищету. Если мы не сделаем это, в Покров-17 превратится вся страна и эта тьма будет страшнее, чем то, что происходит здесь.
Может быть, именно наша горстка отчаянных сумасшедших станет той каплей крови, которая склонит чашу весов Истории на правильную сторону.
Но мы не хотим лишнего кровопролития. Сначала мы мирно подойдем к блокпосту и попросим пропустить нас. Но мы готовы к столкновениям. Готовы ко всему.
Мы не убоимся. Мы казнили свой страх. И будь что будет — мы уже победили.
И когда сама Смерть взглянет на нас своими пустыми глазницами, когда ядовитое жало ее нависнет над головой, когда оскалит она гнилую свою усмешку, мы скажем ей: «Да».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Грохнуло прямо над головой, тряхнуло, посыпалась со сводов кирпичная крошка. Замолк на колокольне пулемет — его разнесло прямой наводкой. Осмелевшие немцы подбирались всё ближе.
Храм, в котором засели бойцы, остался последним рубежом, связанным с остальными частями дивизии узкой простреливаемой улицей. Но пополнить силы было уже невозможно. Всё, что оставалось — оттягивать отход до последнего, чтобы основные силы могли передислоцироваться для контратаки.
Вместо Кричевского оборону церкви возглавил командир роты автоматчиков Ковтунов.
Еще один танковый снаряд проломил дыру в стене, и завалило кирпичами лейтенанта Старцева. Его вытащили из-под груды обломков с раздавленной грудной клеткой и окровавленной головой, он тяжело дышал.