Покров заступницы

Федор, почти не слезая со своей полки, к их разговорам не прислушивался и занимался двумя делами: либо спал, либо лежал с закрытыми глазами и тихонько, едва слышно, тянул длинную-длинную мелодию, представляя себе, что едет не на грохочущем железном поезде, а на нартах; едет по знакомой тайге, и олешки, взметая снег быстрыми ногами, раскидывают в морозном воздухе клубочки пара…

В Никольск московский поезд прибыл, нарушив расписание всего лишь на полтора часа. Стоял зимний полдень, скрипел мороз, невысокое солнце красило вокзал, паровоз и вагоны розовыми отблесками, вспыхивало на стеклах. Дышалось, несмотря на холод, необыкновенно легко. Прибывших пассажиров сразу же окружили извозчики, наперебой стали зазывать, каждый в свою кошевку; Гиацинтов и Речицкий остановили выбор на молодом расторопном парне, который обещал устроить в самые лучшие номера, какие имеются в городе, а еще обещал господам приезжим исполнить любые желания, если таковые появятся. Схватил чемоданы и поспешил, не забывая оглядываться, на привокзальную площадь.

Скоро они уже поселились в приличном номере гостиницы, имевшей название с большой претензией – «Метрополь». Времени терять не стали. Разложили вещи и, оставив Федора в номере, спустились вниз, где на улице терпеливо дожидался молодой извозчик.

По дороге словоохотливый парень подробно, с прибаутками, рассказывал о Никольске и о том, что город этот, выросший на пересечении Оби, железной дороги и сухопутного тракта, давно уже обскакал ближайших соседей, потому что новый народ съезжается сюда со всей России, и народ этот в своем большинстве цепкий и хваткий.

– Я тут намедни одного господина подвозил, так он все удивлялся и говорил, что мы прямо по-американски живем, даже лучше, потому что у нас воздух здоровее. А чего не жить? Если рот варежкой не разевать, на хлеб с маслом всегда заработаешь, а кто оборотистый да с искрой в голове, те и капиталы сколачивают. Маслом, зерном торгуют, мельницы в пять этажей ставят, а уж про магазины и говорить нечего – у нас теперь на каждом углу магазин, и еще строят…

Парень и дальше бы говорил-рассказывал, желая понравиться своим седокам и рассчитывая получить от них хорошую денежку, но Речицкий перебил его ознакомительную речь и спросил:

– А скажи, братец, известен тебе такой купец, по фамилии Скорняков? Чем он знаменит?

– Гордей Гордеич-то?! Конечно, известный! Он как раз на Семеновской живет, куда мы едем. Крепкий купец, крепкий, но не скупердяй, народ у него в мастерских не жалуется. Да вот беда, сынок с вывихом, съездил в Москву учиться – как сглазили! Хоть и говорят, что яблоко от яблони, а тут это яблоко на целую версту укатилось. Ну вот, сейчас налево поворачиваем, а там и Семеновская – вам какой дом, господа, нужен?

– Ты на углу останови, братец, дальше мы сами прогуляемся, воздухом подышим, тем более что лучше он, чем американский, – усмехнулся Гиацинтов.

– Лучше! Правда, в Америке я не бывал, а все равно – лучше! Приехали! Вот она, Семеновская, прямехонько тянется, не заплутаете…

Расплатившись с извозчиком, они медленно пошли вдоль по широкой улице, застроенной крепкими и просторными, каменными и деревянными домами. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить – люди здесь поселились зажиточные, и обустраивались они основательно, на долгие годы. Основательность эта проглядывала в монументальных, высоких воротах с железными кольцами, в брандмауэрах[14], берегущих от пожара, в ажурной резьбе деревянных наличников и даже в петушках и флажках, вырезанных из жести и венчающих печные трубы.

– Благодать, да и только, – вздохнул Речицкий, – не желали бы домик здесь прикупить, Владимир Игнатьевич?

– Нет, не желаю. Давайте так, поручик, договоримся. Если кто-то из нас почувствует, что дело пошло плохо, при любом намеке на опасность, тот сразу встает и начинает раскланиваться, ссылаясь на нехватку времени. Уходим без задержек, а письмо обязательно забираем с собой. И, разумеется, ни единого слова об истинной цели нашего приезда.

– Последнее, Владимир Игнатьевич, совершенно излишне, могли бы не говорить.

– В нашем положении, поручик, любая осторожность не излишня.

– Согласен, возражений по данному поводу у меня нет. Кажется, мы пришли. Дом номер четырнадцать. Полюбуйтесь…

– Некогда любоваться, поручик. С Богом. Пошли.

4

Неожиданных гостей Скорняков принял радушно. Не успели они и глазом моргнуть, как в большой комнате накрыт был парадный стол, и хозяин, не слушая возражений, усадил их по правую и левую руку от себя, принялся угощать, а распечатанное и прочитанное письмо небрежно сунул под большое круглое зеркало, стоявшее на комоде. Так сунул, будто показать хотел, что никакой важности оно для него не имеет. Как и подобает хлебосольному хозяину, Скорняков предлагал отведать то одно, то другое блюдо, собственноручно подвигая тарелки гостям, не забывал подливать в хрустальные рюмки водочки, настоянной на бруснике, и всякие попытки Гиацинтова и Речицкого начать серьезный разговор прерывал плавным взмахом широкой, растопыренной пятерни: