31 июля новым командиром полка назначили гвардии батальонного комиссара Николая Васильевича Исаева. Так Покрышкин попал, как говорится, из огня да в полымя. Исаев был схож с Осипенко тем, что свои личные боевые вылеты прекратил, строго требовал соблюдения действующих наставлений и инструкций, возражений не терпел.
Сейчас очевидно, что именно Покрышкина следовало назначить командиром полка. Уже росла среди истребителей его известность как летчика особенного, «в чем-то необыкновенного». Бой за боем зримо высвечивали его силу и правоту передовой истребительной тактики. Он всегда был окружен летчиками, всегда — в центре внимания. Те, кто летал с ним вместе, слушались его беспрекословно.
Александр Иванович определял должность командира истребительного полка как ключевую. На фронте это — «основной организатор боя, главный ответственный за морально-психологическое состояние личного состава его части, за боеготовность, успешное выполнение боевых задач... Для того чтобы чувствовать обстановку в бою, знать особенности действий противника и умело организовывать бои своих летчиков, он должен сам лично летать на боевые задания».
Исаев, будучи в должности штурмана полка, увидел в Покрышкине конкурента. Ему стали известны слова капитана о том, что нелетающий начальник «загубит летчиков».
Изначально неверное решение — назначить командиром гвардейского полка летчика, не заслужившего уважения своих подчиненных, изменило к худшему положение дел. Заметив, как переглянулись летчики, услышавшие приказ о его назначении, Исаев заявил, что будет наводить строгий порядок: «Дальше так не будет, как было до этого... Выбью из вас ивановские привычки». «При Иванове в полку был порядок. Мы стали гвардейцами», — ответил за всех Покрышкин. «А с вами у меня будет отдельный разговор...»
Никогда не произносил Александр Иванович фраз типа:
«Война есть война... На войне без жертв не бывает...» За каждой гибелью, за каждым поражением — чья-то ошибка, чья-то вина... В июле 1942 года повторились для Покрышкина мучения предшествующего года. Опять «на штурмовку наземных целей стали летать звеньями, а не поэскадрильно. Это увеличило потери. Вскоре в эскадрильях осталось по шесть самолетов. Хорошо, что летчики, получив ранения и ожоги, остались живы».
28 июля нарком обороны И. В. Сталин подписал приказ № 227, быть может, главный в своей жизни приказ:
«Население нашей страны... теряет веру в нашу Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.
...После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик... У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба.
...Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата... Такие разговоры являются лживыми и вредными. Они ослабляют нас и усиливают врага...
Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования... Отступающие с боевой позиции без приказа свыше являются предателями Родины».
По приказу № 227 формировались штрафные роты и заградительные отряды.
Правда о положении страны, сказанная впервые столь открыто, воздействовала на бойцов сильнее умолчаний и лжи. Вскоре, как отмечал немецкий генерал Г. Дёрр в книге «Поход на Сталинград»: «На всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника».
Как все же контрастирует состояние духа А. И. Покрышкина, советских летчиков. Верховного Главнокомандующего с состоянием французских летчиков мая 1940 года, описанным с таким литературным блеском Антуаном де Сент-Эк-зюпери в повести «Военный летчик». Французы также идут на смертельный риск в своих вылетах, но как безнадежен их настрой, какие мысли их обуревают...