Покрывало ночи

Эруэлл взял скипетр — и время отбросило резкую тень. Эруэлл сделал шаг — и тени перечеркнули друг друга тугим иероглифом выбора. Облачный Всадник вновь протрубил, и эхо его рога легло на чуткие тени, сплетаясь с ними в узелок судьбы. Дети и старики иногда завязывают такие — на счастье. Эруэлл сделал шаг… и вся его армия двинулась вслед за ним.

Впереди лежал холм, могучий и мрачный, покрытый густым темным лесом. Эруэлл знал, что скрывается под этим холмом. Знал, как будто видел. Впрочем, один раз он ведь и вправду видел. Видел — если можно хоть в чем-то доверять магическим снам, насылаемым черными магами. Маг тогда очень старался быть убедительным — а значит, врать как можно меньше. Эруэлл знал, будто видел их прежде, могучие башни и золотящиеся на солнце стены своего родового замка. Королевского Замка Оннера. И если Канхагет — сердце Оннера, то замок — сердце Канхагета. Большое, старое сердце. Эруэллу показалось, что он слышит глухие медленные удары… или это кровь гудела в ушах?

Вообще-то разведчикам грезить не положено. Разведчика, которому начинает мерещиться всякая всячина, нужно немедля отправить в тыл или прирезать, чтоб не мучился. Грезящий разведчик опасен не только для себя, но и для товарищей. С другой стороны… попробуй тут не грезить, когда по облакам носится всадник на сияющем коне и то и дело трубит в рог. Каждый дурак знает, что никаких всадников на облаках не бывает, такой фигней даже маги не занимаются ввиду ее абсолютной неэффективности. Но — вот же он! Трубит. И холм этот… Чем ближе Эруэлл подходил к холму, тем хуже он мог рассмотреть его. В этом тоже было что-то странное. Что-то неправильное. Эруэлл еще раз посмотрел на всадника — а тот, вытащив из-за пазухи зеркальце, словил солнечного зайчика и направил его прямо в глаз Верховному Королю. Разозлившись, Эруэлл показал Защитнику и Хранителю язык. Облачный Всадник расхохотался. Эруэлл фыркнул и решительно пошел вперед.

Холм был странен. Он напоминал свежевскопанный сон. Мрачноватый лес казался неплотно задернутыми занавесями, а там, дальше… Шаги Эруэлла были быстрыми, а мысли — медленными и спокойными, как гроза, уснувшая над осенним прудом. Грозам ведь тоже нужно иногда отдохнуть. Ветер… Какое смешное облако набежало… тень от облака… тень в форме башни… тень? Но разве тени тонут в холмах? Эруэлл сделал еще несколько шагов — и тонкие занавеси из могучих деревьев раздернулись. Холм… таял. Таял на глазах. Эруэлл стоял молча, не в силах двинуться с места, стоял, наблюдая поразительное зрелище тающего холма. Холм таял быстро. Очень быстро. Как охапка снега, брошенная в горячую воду. Холм таял, осыпаясь в прошлое, а из него медленно и горделиво восставал Замок. Древний Королевский Замок. Он был совсем такой, каким его помнил никогда не видевший Эруэлл. И совсем такой, каким его помнил Линард, бывавший в нем неоднократно. Он БЫЛ.

— Свершилось, — одними губами прошептал Линард и, возвысив голос, добавил. — Да здравствует король!

Подвесной мост замка бесшумно опустился, и Верховный Король со свитой проследовал по мосту. Ворота замка открылись.

— Я предпочел бы… хоть часть отряда оставить снаружи, — сдержанно, стараясь не выказывать своего беспокойства, попросил Герцог Седой. — Этот замок…

— В этом нет нужды, Ваша Милость, — мягко ответил Линард. — Замок абсолютно безопасен. И… он так ждал нашего прихода. Стоит ли обижать его отказом? Разве у нас с вами так много союзников?

— Я полагаюсь на ваше слово, — наклонил голову Герцог Седой, делая знак своим воинам проследовать за ним, после чего решительно направился к воротам.

А Эруэлл уже вошел со своими разведчиками — и если они привычно проделали определенные действия, которые всегда проделывают разведчики, оказавшись в незнакомом месте подобного рода, то их командир повел себя невероятно странно и совершенно непрофессионально. Они не одну сотню раз вспотели, пытаясь хоть как-то прикрыть и обезопасить его неуклюжие и абсолютно нелогичные действия… безнадежно. Вопреки своему громадному опыту и кодексу разведчиков, командир вел себя, как законченный болван, иначе, как на рыцарском турнире, и меча-то не обнажавший — и вести себя по-другому, несмотря на уговоры и предостережения, явно не собирался.