Покуда я тебя не обрету

– Бернс, знаешь, а ведь я могу вышибить из тебя последнее дерьмо, – сказал он.

– Ну чего же ты тогда ждешь?

Даже в последний год в школе он ни разу не вышел против соперника весом более шестидесяти пяти кило. Джек дорос только до ста семидесяти трех сантиметров (и то если вставал на носки) и лучшие результаты показывал при весе шестьдесят один килограмм.

В последние два года Джек был одним из лучших борцов в Эксетере. Эд Маккарти никогда не добивался даже средних результатов, и в борцовском поединке Джек побил бы Эда без вопросов – но не в драке. Даже самый неумелый соперник весом восемьдесят килограммов может победить технически более сильного противника, который весит шестьдесят один, и Эд это знал.

Джек не забыл совета мистера Рэмзи, и вот, на счастье Джека, у него снова оказались зрители.

– Эд, приличные люди не станут называть сестер своих товарищей уродинами, – сказал кто-то из легковесов.

– Сестра Бернса уродина страшенная, – ответил на это Маккарти.

Это и спасло Джека – не агрессивность Маккарти, а то, что он решил настаивать на слове «уродина». В Эксетере не было никаких правил про вежливость и запретов на «уничижительные» слова – скорее даже наоборот, упор на интеллект поощрял учеников смеяться над теми, кто был слабее в академическом плане, – но все же и там учились ребята, для которых сестры были святы, особенно не очень красивые. А Эмма мало того что красотой не блистала, так еще и отличалась избыточным весом.

– Эй, Маккарти, а кому досталась вся красота в твоей семье? – спросил тяжеловес по имени Герман Кастро, родом из Эль-Пасо, штат Техас, стипендиат.

Он неплохо боролся, но несколько схваток выиграл только потому, что просто насмерть перепугал соперников. Выглядел он так устрашающе, что никому в голову не приходило произносить слово «урод» в его присутствии.

– Герман, я не с тобой разговаривал, – ответил Эд.

– Ну а вот теперь ты разговариваешь со мной, понял? – сказал Герман Кастро, и на этом дело кончилось.

Точнее, оно бы кончилось на этом, если бы Джек так захотел. Но его чувства к Эмме были слишком сильны.

Эд Маккарти не был уродом – разве только его пенис приобрел уродливый вид после того, как на него наступили, – но и красавцем тоже не был, даже близко. Девушки у него не имелось до самого последнего года, и лучшее, что он смог раздобыть, было испуганное рыжее существо с веснушками, из десятого класса, ей только-только исполнилось шестнадцать, а Эду – восемнадцать. Разумеется, они не спали друг с другом, но для обоих это был первый настоящий роман.

Джек сначала думал соблазнить ее – не для того, чтобы спать с ней, слишком пугливой и юной она выглядела, а только чтобы настроить ее против Маккарти, который посмел так оскорбить Эмму, пусть заочно.

Джек нашел подружку Маккарти в кафетерии, она стояла у салатной стойки. Пока продолжался борцовский сезон, Джек жил на одном салате, иначе ему не удалось бы удержать вес на уровне шестидесяти одного килограмма (на завтрак он ел хлопья и иногда банан; на обед салат; на ужин тоже салат и иногда еще один банан).

Рыжая с веснушками страшно перепугалась, когда Джек с ней заговорил.

– Он с тобой хорошо обращается? – спросил девушку Джек.

Ее звали Молли, фамилию Джек не знал, она пялилась на него, словно ждала от своего тела какой-то естественной, но неудержимой реакции – словно Джек при своем появлении ввел ей в вены что-то галлюциногенное.

Он взял ее за руку, которую она, сама того не заметив, опустила в контейнер с грибами и забыла там, словно отрезанную.

– Я про Маккарти, – продолжил Джек. – Знаешь, он часто жестоко ведет себя с женщинами, а главное, относится к ним, как бы это сказать, небрежно, что ли. Женщины ему не дороги. Надеюсь, с тобой это не так.

– Он кого-то обидел? Кого-то из твоих друзей? – спросила Молли; похоже было, она очень боится Маккарти.

– Я не знаю, но мои чувства он глубоко задел. Я, знаешь, очень люблю свою старшую сестру, так вот Эд…

Джек умел это делать – в тот же миг его глаза налились слезами; он столько фильмов посмотрел (с пенисом в руках у Эммы), что отлично воображал себе крупные планы. Лицо Энтони Куинна в слезах стояло у него перед глазами как живое – он видел его раз двадцать; и уж если плакать может сам силач Дзампано, то он, Джек Бернс, и подавно.

Джек мало играл на сцене в Эксетере, слишком много домашних заданий приходилось делать; нагрузка не позволяла ему часто появляться на занятиях драмкружка.