Покуда я тебя не обрету

– Я не страшный, меня никто не боится! – настаивал Джек; он-то считал, что Эмма страшная.

Он хорошо запомнил, где ему Эмма впервые сказала, что он страшный. Они ехали по бульвару Сансет на серебристой «ауди», Джек за рулем, мимо отеля «Шато-Мармон», где умер Джон Белуши. Джек все пытался понять, чем он так напугал Джессику Ли.

– Наверное, платье было какое-то не такое, – сказал он Эмме. – Хотел бы я поскорее это забыть.

– Черт, как же меня достал этот бар в «Шато-Мармон», – только и ответила Эмма.

Джек был знаменитостью, поэтому в означенный бар его пускали всегда. Там было людно и шумно, нечто вроде сцены, – а потому туда стекались девицы с накладными грудями и агенты в поисках юных талантов; очень модное место, полно молодежи. Перед дверьми обычно толпилось человек тридцать, их не пускали; однажды в этой группе Джек и Эмма заприметили Лоуренса. Эмма отвернулась, но Ларри схватил Джека за руку:

– Ты сегодня не девица, а просто мужик? Какое разочарование для твоих фанатов!

Эмма с размаху съездила ему коленом по яйцам, а затем они с Джеком зашли внутрь. Лоуренс валялся на земле в позе то ли эмбриона, то ли роженицы, колени подтянуты прямо под подбородок, – правда, родить ничего не мог. Джек помнил, что подумал в тот момент: если бы это я дал ему по яйцам, вызвали бы полицию, а Эмме все с рук, то есть с ног, сходит. Вот поэтому-то он и думал, что это Эмма страшная, а не он.

Отель «Шато-Мармон» – другое дело; Джек изредка заходил в вестибюль отеля, чтобы побыть в толпе. Там назначали встречи актеры, и Джек среди них; на самом деле вестибюль тоже служил баром.

Но чаще он назначал свидания в баре отеля «Времена года» в Беверли-Хиллз. Именно там, считал он, встречаются самые изысканные люди в Голливуде. Он был убежден, что однажды весь отель населят призраки знаменитостей – тех, чьи встречи окончились неудачно. Для Джека же отель был единственным местом в Лос-Анджелесе, где он чувствовал себя как дома, своим среди своих.

В остальном же он, как и Эмма, чувствовал себя аутсайдером, чужаком. И он, и Эмма были знамениты своей «некрутостью», «немодностью». Штаты – не их страна, Лос-Анджелес – не их город. Правда, они, конечно, уже и не канадцы и Торонто – тоже им не дом.

Реддинг – вот оно, первое и последнее место, где Джек был полностью своим. Каким-то шестым чувством и Эмма, и он догадывались, что никогда не станут своими в Лос-Анджелесе. Знаменитыми они сделались, кто бы спорил, да только дело не в этом: статус звезды – это блеск для непосвященных. Они легко могли бы переехать с Энтрады в район попрестижнее, но Джек все больше и больше соглашался с Эммой, которая твердо решила оставаться чужой. Для них Лос-Анджелес – офис, работа, не более, а кто они такие на самом деле, никого не касается.

В этой работе был один важный компонент – ты постоянно должен быть у всех на виду. Во всяком случае, в работе Джека – Эмме-то плевать, кто ее видит, а кто не видит.

В известном смысле они были как боги – Эмма и Джек, двое «немодных» канадцев в Городе ангелов. Как боги, они держались от людей на расстоянии. Они и сами себя видели не очень отчетливо; как принято в кинобизнесе, они судили о своей игре по тому, как их принимали. Но в глубине души Джек знал, что Дональд, тот метрдотель из «Стэнса», был прав, он видел его насквозь и верно назвал «деревенщиной». Да, теперь он гражданин США, законный житель Санта-Моники, штат Калифорния, но на самом деле он не жил нигде – он просто ждал, ждал своего часа. Это он неплохо умел – отлично натренировался с Клаудией.

Конечно, Джек греб деньги лопатой. Но он понимал – жизнь на этом не кончается, его ждет что-то еще, что-то другое.

Джек снова оказался в Торонто, как обычно, против своей воли, на этот раз без Эммы, которая, как правило, проводила в столице Онтарио куда больше времени, чем он (в Канаде если ты писатель, ты почти король).

«Жизнь – это как перекличка в классе, – писала Эмма в „Глотателе“, – когда выкрикивают твое имя, ты должен быть на месте. Хорошо, что это единственное правило, которое ты обязан соблюдать».

Сидя у матери в салоне, Джек завел с ней спор про съезды татуировщиков. Раньше их вообще не было, но в последнее время Алиса отправлялась на такие съезды чуть не каждый месяц. Вчера она была в Токио, завтра в Мадриде, сегодня – где-то в Штатах. Куда ни ткни, всюду тату-конференции.

Алиса редко бывала в Лос-Анджелесе, как правило осенью, и вовсе не специально для того, чтобы повидать Джека, – просто в эти сроки там проходил ежегодный «Чернильный бал», калифорнийский съезд татуировщиков и специалистов по пирсингу. Считалось, что это самый большой тату-съезд в мире, его проводили на бульваре Сансет, в «Палладиуме», знаменитом танцзале времен свинга.