Покуда я тебя не обрету

Ведь это Джек ей подсказал! Подкинул ей мысль сделать спасителю бесплатную татуировку – мама мыслью воспользовалась, только предложила вовсе не татуировку.

– Она соблазнила этого мальчишку? Ребенка? – спросил Джек Ларса.

– Еще бы она его не соблазнила, Джек! Как-то она до него добралась.

Одежда Нильса Рингхофа была Джеку почти впору, а вот форма – нет; видимо, Нильс ее или одолжил у кого-то, или украл. Наверное, это Алиса подсказала ему, как выбраться из крепости незамеченным – одеться в военную форму! В ту ночь, когда он их застал в «Англетере», мальчишке пришлось идти домой одному!

– Сколько ему было лет? Ты сказал, двенадцать?

– Никак не больше тринадцати, это совершенно точно.

В последнюю ночь в Копенгагене Татуоле и Ларс отвели Алису и Джека в дорогой ресторан на Нюхавн, но платил за стол Уильям. Он там тоже был, чтобы последний раз посмотреть на сына, вместе с Карин – Алиса настояла. Она сказала ему:

– Ну, считай, что вы нас провожаете.

– И они там были, в тот вечер?

– Да-да, сидели за столиком рядом с камином, – сказал Мадсен. – Ты, наверное, помнишь тот ресторан, Джек, ты еще ел кролика.

Алиса, стало быть, уехала, но не сказала об этом Нильсу. Мальчишка был вне себя от горя. До отъезда Джека и Алисы ни Карин, ни ее отец-комендант, ни сам Уильям не имели ни малейшего понятия о том, что Нильс встречается с Алисой, не подозревали, как он к ней привязался.

– И что с ним стало? – спросил Джек; снова пошел дождь, плохой знак.

– Он покончил с собой, – сказал Ларс. – Выстрелил в себя – в крепости ведь полно оружия, – а потом бросился в Кастельгравен. Его тело нашли во рву примерно там, где ты провалился под лед. Он расстался со своей жизнью на том самом месте, где спас твою, Джек.

Ров Кастельгравен походил больше на пруд или небольшое озеро. В апреле льда уже не было, вода казалась зеленовато-серой. Джек подумал, что утопиться во рву сложно, слишком мелкий, но ему, четырехлетнему, наверное, хватило бы. Нильс Рингхоф тоже был невелик, всего тринадцать лет, плюс он сначала выстрелил в себя – ров пришелся ему как раз.

Если бы на поверхности рва лежал лед, Джек снова бы попробовал его на прочность – в надежде, что на этот раз никто не станет его спасать. Деревянный парапет, по которому тогда с таким грохотом маршировали солдаты (даже утки разлетались в страхе), походил теперь на игрушечную железную дорогу.

Джек уже понял, что в тот день на улицу выбежал вовсе не Анкер Расмуссен. Скорее всего, в крепости никогда не было органистов-солдат, военных музыкантов. Человек в форме, которого увидел Джек, был, видимо, сам комендант, подполковник Рингхоф; он и послал своего сына, поднял его, больного, из кровати, справедливо полагая, что лед его выдержит.

В это апрельское утро в Копенгагене Джек понял, почему ему до сих пор снится этот кошмар – все его сны о смерти заканчивались им. Шел дождь, но что с того? Джек считал, что сам давно утонул. Теперь, проснувшись (во сне) от жуткого холода, Джек понимал, откуда он – из рва, из Кастельгравена, который он всегда делил с солдатами, погибшими в Европе за столетия ее истории. Один из них особенно бросался ему в глаза – его спаситель, самый маленький солдат; но причиной тому был не пенис противоестественной величины (скорее всего, ненадежная память Джека сильно преувеличила его размеры), а то, с какой стоической обреченностью солдат отдавал ему честь.

Джек хорошо помнил, как тот отдавал честь, – так берут под козырек не вымуштрованные солдаты, а только маленькие мальчики, которые в них играют. Именно так отдавал ему честь Нильс Рингхоф, самый маленький несолдат, тринадцатилетний ребенок, которого изнасиловала его, Джека, мать, изнасиловала не менее решительно, чем миссис Машаду – Джека.

Джек договорился о встрече с органистом крепости. Дом коменданта рядом с церковью был ему знаком; он помнил, как из рва его перенесли туда и одели в одежду Нильса Рингхофа. «В гражданское», как сказала Алиса – у нее был истинный дар искусно лгать!

Органиста звали Лассе Эверлеф; имя, кажется, шведское, может, он и был швед. В четырнадцать лет он уже умел играть на гитаре, скрипке и фортепиано, органом же занялся довольно поздно, лет в девятнадцать-двадцать. К сожалению, Джек не смог встретиться с ним – того срочно вызвали играть на похоронах у друзей; Лассе попросил своего сменщика принять Джека.

Лассе Эверлеф запомнил просьбу Джека – исполнить немного церковной музыки; Джек хотел составить представление, какую музыку играли на рождественских концертах в крепости – ведь на них-то папа и думал его водить. Лассе составил список своих любимых вещей на Рождество и оставил его сменщику, пожилому господину по имени Матс Линдхардт, бывшему ученику Анкера Расмуссена (он и с Уильямом был знаком); тот вызвался сыграть их, несмотря на артрит.

– Вам разве не будет больно? – спросил его Джек.