Покупаем Юпитер (Сборник рассказов)

– Никто не знает о проекте Х. – И повторил подчеркнуто: – Проект Х. Понял?

Я кивнул. Говорить я не мог, гортань приходит в себя медленно.

Он сказал:

– Я не прошу тебя на слово мне верить. Я буду тебе демонстрировать.

Я старался держаться поближе к двери.

Он сказал:

– У тебя есть бумажка с твоим почерком?

Я порылся во внутреннем кармане жилета. Там у меня заметки для возможного письма возможного клиента когда-нибудь в будущем.

Дядя Отто сказал:

– Не показывай мне. Просто порви. На маленькие кусочки порви и кусочки в мензурку положи.

Я разорвал листок на сто двадцать восемь частей.

Он задумчиво посмотрел на них и начал нажимать кнопки на… ну, на машине. На ней толстая опаловая стеклянная пластинка, похожая на поднос дантиста.

Последовало ожидание. Он продолжал колдовать над машиной.

Потом сказал: «Ага!» и еще произнес странный звук, который я не могу передать.

Над стеклянным подносом, примерно в двух футах, появилось смутное изображение листка бумаги. Оно постепенно приобрело резкость, и… к чему тянуть? Это был мой листок. Мой почерк. Абсолютно четкий. Абсолютно законный.

– Можно его взять? – Я говорил хрипло – отчасти от удивления, отчасти из-за мягкого способа обращения моего дяди.

– Нет, – ответил он и провел сквозь него рукой. Бумага осталась нетронутой. Он сказал: – Это только изображение в фокусе четырехмерного параболоида. Второй фокус в прошлом, до того, как ты порвал листок.

Я тоже провел рукой. И ничего не почувствовал.

– Теперь смотри, – сказал он. Нажал кнопку на машине, и изображение листка исчезло. Потом он взял несколько листков бумаги из пачки, бросил их в пепельницу и поднес к ним горящую спичку. Потом выбросил пепел в раковину. Снова нажал кнопку, и бумага появилась, но с отличиями. Кое-где не хватало неровных кусков.

– Сгоревшие листы? – спросил я.

– Да. Машина должна проследить по времени гипервекторы молекул, на которые она сфокусирована. Допустим, некоторые молекулы рассеялись в воздухе – пф-ф-ф!

Я понял.

– Ну, если у вас пепел документа?

– Только молекулы этого пепла можно проследить.

– Но они будут так распределены, – заметил я, – что можно будет увидеть очертания всего документа.

– Гмм. Может быть.

Идея все более захватывала меня.

– Послушайте, дядя Отто. Знаете ли вы, сколько заплатит департамент полиции за такую машину? Да это будет такая помощь законным…

Я замолчал. Мне не понравилось, как он напрягся. вежливо спросил:

– Что вы сказали, дядя Отто?

Он проявил поразительное спокойствие. Реагировал только криком.

– Раз и навсегда, племянник. Все мои открытия отныне только я один использую. Сперва мне нужно начальный капитал получить. Капитал их другого источника, без моих идей продавания. После этого я фабрику по изготовлению флейт открываю. И потом, много спустя, ради прибыли времявекторную машину производить могу. Но сначала флейты. Прежде всего мои флейты. Вчера вечером я поклялся.

– Благодаря эгоизму мир великой музыки лишился. Неужели имя мое в истории как имя убийцы останется? Неужели эффект Шлеммельмайера – это способ мозги человеческие поджаривать? Или прекрасную музыку разуму приносить? Великую, удивительную, бессмертную музыку?

Правую руку он поднял ораторским жестом, левую держал за спиной. Стекла окон завибрировали от его слов.

Я быстро сказал:

– Дядя Отто, вас услышат.

– Тогда перестань кричать, – ответил он.

– Но послушайте, возразил я, – как вы собираетесь получить начальный капитал, если не хотите использовать свою машину?

– Я тебе еще не сказал. Я могу сделать изображение реальным. Что если изображение окажется ценным?

Звучит неплохо.

– Ну, например, какой-нибудь утраченный документ, рукопись, первое издание – такие вещи?

– НЕт. Есть ограничение. Два ограничения. Три ограничения.

Я подождал, пока он прекратит считать. Три, по-видимому, оказалось пределом.

– И что это за ограничения?

– Во-первых, предмет в настоящем должен находиться в фокусе, иначе я не смогу сфокусировать на нем в прошлом.

– То есть вы не можете получить из прошлого то, что сейчас не видите?

– Да.

– В таком случае препятствия номер два и три представляют чисто академический интерес. Но все же каковы они?

– Я могу переместить из прошлого только грамм материала.

Грамм! Тринадцатая часть унции!

– А в чем дело? Не хватает энергии?

Мой дядя Отто ответил нетерпеливо:

– Это универсальные экспоненциальные отношения. Всей энергии вселенной не хватит, чтобы два грамма принести.

Звучит туманно. Я спросил:

– А третье препятствие?

– Ну. – Он колебался. – Чем больше отделены друг от друга два фокуса, тем гибче связь. Нужно уйти на большую глубину, прежде чем настоящее потянет обратно. Другими словами, я в прошлое на сто пятьдесят лет углубиться должен.

– Понятно, – сказал я (на самом деле совсем нет). – Подведем итоги.

Я старался говорить как юрист.