Покушение

— Г-н Антонов, Вы приняли решение больше не отвечать на вопросы судей. Не думаете ли Вы, что такое поведение может иметь обратный эффект и вызвать подозрения?

Почему? Нет, не думаю. Допрос ни к чему не приведет, так как Сантиапики очень хорошо знает, что я — невиновен. Невозможно, чтобы он этого не понял, как это поняли все.

— Кто — все?

— Все честные люди. Общественное мнение в целом. Все поняли, что это — заговор против моей страны. Правда: одна; я никогда не встречался с Агджой, он — клеветник. Хочу, чтобы меня освободили. Хочу вернуться в свою семью.

— Вернетесь ли Вы в судебный зал и согласитесь ли на очные ставки, если этого потребуют судьи?

— Сейчас не могу решить. Сейчас я в таком состоянии, что не выдержал бы. Все зависит от того, как буду себя чувствовать. Я — невиновный человек, который провел два года и одиннадцать месяцев в тюрьме по вине клеветника. Судьи поняли это. Хочу наконец-то вернуться домой.

— Вы писали судьям, что Ваше здоровье ухудшилось. В чем состоит это ухудшение?

— На этот вопрос следует ответить врачу, который находится здесь. Я знаю только, что должен вернуться домой к жене, дочери и друзьям. Три года тюрьмы для одного невиновного вполне достаточны.

— Некоторые газеты сообщили, что во время допроса, когда Сантиапики спросил Вас, как зовут вашу жену, Вы ответили «не помню». Не кажется ли Вам, что это уж слишком?

— Это неправда. Дело обстояло иначе. Это — еще одна клевета. Получилось недоразумение в связи с именем моей жены. Так как я назвал уменьшительное Роси, а ее полное имя Росица.

— По словам Агджи, во время некоторых встреч с ним Вы были с бородой. Вы носили когда-нибудь бороду?

— Никогда. Абсолютно никогда, все мои знакомые могут подтвердить это. Но я никогда не встречался с Агджой, никогда не видел его, вы должны верить мне. бесполезно задавать мне вопросы о том, что выдумал Агджа.

— Но Агджа рассказал и некоторые точные подробности о Вас, которые Вы подтвердили перед следственным судьей. Например, что собираете маленькие бутылочки со спиртными напитками, что пьете вино и виноградную ракию, что часто покупаете цветы и пр. Как Агджа мог знать это, если Вы не знакомы если он не видел Вас?

— Не знаю, как Агджа мог узнать все это. Возможно, кто-то ему сказал, но я — не тот, кто должен строить гипотезы и раскрывать то, что кроется за клеветой, которая затрагивает меня и мою страну. Во всяком случае, то, что сказал Агджа, часто не точно, да и не очень показательно. Пить вино — привычка очень распространенная. Цветы люблю, это, кстати, свойственно многим, но неправда, что я их часто покупаю. Что же касается коллекции бутылочек, вот она на шкафу. Их было семь, но недавно три я подарил сестре. Во время покушения на папу у меня их было всего четыре. Не думаю, что можно говорить о коллекции.

— Но почему тогда на допросе у Мартеллы Вы сказали, что коллекционируете бутылочки?

— Это не совсем так. На вопрос судьи Мартеллы, собираю ли бутылочки, я ответил, что дома у меня есть несколько. Точнее четыре.

— Во время допроса председатель суда Сантиапики проявил большое упорство, пытаясь выяснить, знаете ли Вы английский язык, на котором Агджа, по его словам, разговаривал с Вами. Но как возможно, чтобы заместитель представителя авиакомпании не говорил по-английски?

— По этому вопросу я все объяснил суду. Я знаю французский, и для «Балкана» один иностранный язык вполне достаточен. В моей канцелярии были конфискованы листки, на которых мною выписан ряд технических терминов на английском, которые мне служили в работе, — слова, часто употребляемые служащими в аэропортах. Раз я был вынужден записывать эти термины, значит, не знаю этот язык.

— Во время процесса, однако, были показаны некоторые формуляры, которые вы заполнили на английском.

— Не совсем так. Формуляры, относящиеся к полетам, были заполнены не мной, а службой полетов, которая подчиняется объединению «Римские аэропорты». Что же касается других формуляров, имеющих отношение к списку пассажиров и грузов, как и других подобных вещей, они в самом деле были напечатаны на английском, но я лишь заполнял графы с цифрами».

В заключение Марио Шалойя пишет: «Разговор на этом закончился. Но не легко человеку попрощаться с Антоновым, который, не переставая, повторяет все более слабеющим голосом: «Меня должны освободить. Не может быть, чтобы люди не поняли, что Агджа — клеветник. Моя дочь поступила в гимназию. Я должен вернуться домой к семье», и при этом прижимает руки к груди».