Покушение

Разумеется, зрители в деталях этой сцены не видели, Лидочке, стоявшей на шаг сзади Андрея, многое осталось непонятным в первую очередь — куда же делся обожженный. А было просто: женщина наклонилась, скользнула в купе, и на ее месте оказался матрос с золотыми буквами «Воля» по бескозырке.

— Я так беспокоилась, — воскликнула женщина, бросаясь к Лидочке, — я тебя увидела у окна и перепугалась: в Конотопе такие монстры окопались — ты не можешь представить!

Она обняла Лидочку и прижалась щекой к ее щеке.

Из коридора слышались возня, стон, крик боли.

— Ну, как ты, куда? Ой, Андрюша! Я тебя не узнала! Ты так повзрослел!

Маргошку Потапову нельзя было не узнать — все в ней было неповторимо: черные глаза, черные кудри, выбившиеся из-под папахи, негритянские алые губы и розовые, будто нарумяненные щеки и даже усики над верхней губой… Когда-то Коля Беккер называл ее Шемахинской царицей.

Отпустив Лидочку, Маргошка начала влажно и горячо целовать Андрея. Она искренне обрадовалась, увидев старых приятелей. От нее пахло дымом, одеколоном и перегаром.

— Я страшно интуитивная, — тараторила Марго. — Я Лидушу в окно увидела, у меня просто сердце оборвалось — это буквально волшебная сказка. Поезда несутся, я смотрю в окно… вдруг Евгения Богдановна мне говорит: черт знает что, даже здесь покушения! Отсюда ведь стреляли?

— Нет, Маргошка! — сказала Лидочка.

— Ты всегда была либералкой, — рассмеялась Маргошка. — А я всю ночь не спала — у нас совещание было, положение на фронтах тяжелое; дальше некуда, впрочем, вам это неинтересно. Встали в Конотопе. И тут я вижу — знакомый поезд! Я тут же накинула шинель, позвала Георгия — и в поход! И успела! Он бы вас всех в расход пустил. Христом-богом клянусь — хуже нет одичавших наполеончиков.

Маргарита заливисто расхохоталась.

На путях загудел паровоз.

— Ну вот, это за мной, — сказала Маргошка. — Нас отправляют зеленой улицей!

Правительственный.

— Ты в Киеве была? — спросила Лида.

Маргошка как будто не услышала ее.

— Вы будете в Москве? спросила она. — Или в Питере?

— В Москве, — сказал Андрей.

— Где в Москве?

Снова загудел паровоз.

— В университете!

— Я найду вас! — крикнула Маргошка и рванулась в коридор.

— Погоди. — Лидочка кинулась следом. — Там старик, Давид Леонтьевич. Он совершенно ни в чем ни виноват.

— Я отыщу вас! — крикнула Маргошка из коридора.

Андрей выглянул в окно — Маргошка спрыгнула из вагона и побежала по путям к другому поезду. За ней матрос с карабином в руке.

Еще не совсем рассвело, кисейная серая мгла скрывала очертания далеких предметов.

Состав, к которому бежали Маргошка и матрос, постепенно набирал скорость, и бегущие люди растворялись во мгле, и казалось уже, что поезд удаляется быстрее, чем они бегут. Андрей и Лидочка как завороженные приклеились к окну, словно смотрели на соревнования по бегу на коньках, переживая, успеет ли их подруга первой к финишу.

Маргошка поравнялась с группой людей — снятых с поезда; наверное, в ней было человек двадцать, все с вещами — но на этом расстоянии уже не разглядишь, кто там Давид Леонтьевич, а кто — Сабанеев.

Вдруг правительственный поезд дернулся, останавливаясь.

Маргошка и матрос добежали до последнего вагона и на секунду остановились, видно, совещаясь, забираться ли на концевую площадку, продуваемую морозным воздухом, или побежать дальше. Им навстречу бежали другие матросы и солдаты — и Андрей понял, что поезд остановился именно из-за них. Наверное, так приказала Евгения Богдановна, о которой говорила Маргошка.

Поезд снова двинулся, уполз, все ускоряя ход, и за ним обнаружилось невысокое каменное здание вокзала с надписью Конотоп» по фронтону.

На перроне перед вокзалом стояли различного рода темные фигуры, отсюда не разберешь — кто.

Андрею показалось, что он различает в толпе старика, перекошенного тяжестью чемодана и чуть отставшего от толпы. Солдат, остановившись, не зло подтолкнул его в спину прикладом, чтобы не задерживал остальных.

— Нам повезло, — сказала Лидочка. — Я так рада была увидеть Маргошку!

Андрей не знал, что ответить, — в сказочной сцене был элемент неловкости, словно они выплывали, потопив других. Это было неверно, но куда денешься от ощущения?

— Она красивая, правда? — спросила Лидочка.

Андрей обернулся к ней. Уже настолько рассвело, что видно было, какая Лидочка бледная.

— Он так надеялся, что здесь будет порядок и справедливость, — сказал Андрей. — Мир без аннексий и контрибуций.

Они говорили о старике и не говорили о Сабанееве, потому что его судьба была вне пределов обывательского понимания. Он был откровенным врагом тем людям, что вошли в поезд в Конотопе.

— Надо было сказать, что чемодан Давида Леонтьевича — наш, — сказала Лидочка. — Он бы вернулся сейчас и видит — чемодан здесь. А то у него в чемодане подарки внукам.

— Они бы нам не поверили, — ответил Андрей. — У такого старика обязательно должен быть чемодан.

Андрей взял ледяные руки Лидочки в свои ладони и стал тереть, согревая.

— Интересно, сколько мы простоим? — спросила Лидочка.

— В поезде вагонов десять, не меньше, — сказал Андрей. — Они же наверняка обыскивают все вагоны.