Покушение Аллисы

— Не-е-ет! — завопил я, но эта обезьяна без хвоста уже тянула к себе контейнер с моим питомцем, открывала его и совала туда свой огромный носище!

— Не трожь, механик!

Не знаю, что побудило меня заорать вот это самое: «Не трожь, механик!», но оказалось, что а) крикнул я это не зря, и б) что все равно было уже поздно. Ибо когда морда Голубого попала в поле зрения лотоса, тот мгновенно, в долю секунды, метнулся к ней. И на нее налип. И, как выяснилось спустя несколько отчаянных минут, оторвать его не было никакой возможности. Сам Голубой сначала метался по каюте, а потом рухнул без признаков чего бы то ни было.

Что тут началось! Я кричал. Аллиса вопила. Можейка верещал. Наши приобретения, сидящие в клетках, тоже подняли разноголосый вой-писк-визг. Особенно выделялись хрюканье борлова и басовитые выкрики гэндальфа: «мэллон! мэллон!». Один капитан Полозков был, как всегда, на высоте. Он первым предложил, пока не поздно, вышвырнуть нашего механика вместе с «лотосом» нафиг с корабля в открытый космос. Но на это не мог пойти я.

— Мне его жалко! — кричал я. — Кто будет нам паять-починять старые кастрюли и защитные экраны, которые, как я слышал, барахлят? Я, что ли? Или Можейка? И вообще, я только что получил свой лотос! Мы даже не успели привыкнуть друг к другу, и уже расстаемся навсегда? Это ты хочешь сказать? Вот уж спасибо, дорогой товарищ капитан, не ожидал!

— Да эта гадость, которую я не пойми на кой черт притащил на «Беллерофонт», того и гляди сожрет твоего любимца Голубого!

— Да я о нем вообще ничего не знаю, кроме того, что он — механик! А насчет того, кто кого сожрет или не сожрет, давай-ка просветим Голубого рентгеном!

Снимок показал, что лотос засунул Голубому в глотку свой пестик, однако механик им не давится и вообще прекрасно себя чувствует.

— Нам остается только ждать, — сказал глубокомысленно Полозков. — Ждать и надеяться. А может, все-таки вышвырнем его, а? Все спокойнее будет?

— Нет уж, — отрезал я, — сдохнет механик — хоть зверюшку выходим.

Но механик сдыхать вовсе не собирался. Зато через какое-то время неожиданно гигнулся лотос. Мы нашли его трупик под кроватью, на которой лежал в отключке Голубой. А еще через минуту и сам он заморгал глазами и посмотрел на нас.

— Демоны, — сказал он шепотом, — зверей редких натравливаете. Что сделал я вам, цари вы ироды? Не буду вам больше ничего чинить, попляшете!

— Будешь, — злобно сказал я, баюкая мертвенькое тельце лотоса, — за то, что зверька сгноил.

— Ваш зверь сам меня заел! — оскорбился Голубой. — Я, между прочим, ему в рожу не прыгал! И в пасть ничего не совал, прости господи, пакость какая! Тьфу! Тьфу! Как будто жабу слопал. А кстати! Что у нас есть поесть?

За обедом механик наворачивал так, что будь здоров! Можейка два раза бегал за добавкой.

— Перестань, — увещевал кок Голубого. — Тебе плохо будет.

— Вероятно, — скрежетал вилкой по тарелке механик. — Пускай мне будет плохо, но это уж потом! Ох! Охохонюшки! — внезапно он схватился за живот, и его скрючило. — Трудно жить Афонюшке!

— Его что, Афанасий зовут? — шепотом спросил я у капитана.

— Я тебе что — факир? — вопросом на вопрос ответил капитан. — Откуда я знаю? Надо будет в досье посмотреть…

Тем временем с механиком случилось страшное. Его выгнуло, раскорячило, потом приподняло и шлепнуло. Затем он взметнулся со стула, подобно кобре, выскакивающей оттуда, откуда обычно выскакивают кобры, потом он плюхнулся обратно на стул и перегнулся через спинку. Потом вновь свалился на пол и сделал мостик, шпагат и «пистолетик». Пребываючи в последней неудобной позе, его и стошнило. Потом еще раз. И еще потом…

И вот как раз в третий раз изо рта Голубого вместе с Можейковой запеканкой по-пацакски выскочило чудо чудное, диво дивное — костяная тварь на ножках. Она оскалила на нас пасть (из которой вылезла еще одна пасть), заверещала омерзительно и попыталась улизнуть. Но не тут-то было — Полозков был начеку, и его ловкая рука ударила по кнопке, отворяющий главный люк, ведущий в открытое мировое пространство. Мы еле успели ухватиться за различные предметы мебели, привинченные к полу. Тварь же не знала, какие предметы мебели привинчены, а какие — нет. Поэтому она бестолково схватилась за непривинченный табурет и вместе с ним была утащена в глубокий космос. Капитан вновь стукнул по кнопке, люк закрылся, и мы попадали на пол, тяжело дыша. Отдышавшись, мы сообразили, что весь пол — в произведениях Голубого. Поэтому мы, отталкивая друг друга, побежали в душ. Где и вспомнили, что он не работает. Быстрее всех сообразили мы с капитаном — отлягавшись от остальных, мы закрылись в санузле и принялись мыться, поливая друг друга из лейки.

— Кстати леечка пришлась, — фыркал, как морж, Полозков. — Откуда взялась только?

— Это Можейкина, он у себя в каюте оранжерею развел.

— А зачем, — спрашивал я позже Полозкова, когда он отчаянно драил мне спину мочалкой, — ты выбросил мою наверняка очень редкую неведому зверюшку? Мы бы ее поймали, вырастили бы, выучили. Она бы нам поплясала бы…