Покушение на Россию

Кто же будет посылать на расстрел? Именно тот полковник МВД, тот следователь и прокурор, которых Говорухин показал как сообщников бандитов? Когда сегодня люди требуют развязать государству руки для казни, они это делают по инерции мышления. Советская судебная система, при всех ее недостатках, в целом не была ни подкуплена, ни запугана преступниками. Если судья и посылал убийцу на расстрел, то это он делал не за деньги и не из страха. Потому риск ошибки был очень невелик, хотя он и тогда был. Другое дело, когда в стране Смута, когда бандиты правят бал, когда судье не на кого положиться. В этих условиях, как правило, будут ставить к стенке именно невиновных — козлов отпущения, пусть и из той же преступной среды. И те, кто сегодня бездумно требует для властей еще и этой свободы, невольно возьмут на себя большой грех. Это урок векового опыта: когда власть впадает в мздоимство и породнилась с ворами, в интересах честного человека — ограничить законом право такой власти казнить.

Но наш главный разговор, повторяю, не об этом, а о том, что теперь все понятия в этой проблеме обрели новый смысл, и в него надо вникнуть. Философия изложена в двух взаимосвязанных документах — большой статье в «Известиях» и Открытом письме Президенту отца убитой В.Добренькова. Тут нам придется сделать усилие — отделить личную трагедию отца, горю которого мы сострадаем, от его мыслей, слов и дел как общественного деятеля. Ведь он написал письмо Президенту (как сказано в прессе, «по информации «Известий», Владимир Путин это письмо прочитал»), В.Добреньков передал Письмо во многие газеты, он выступает по телевидению с философскими и политическими концепциями. Можно глубоко уважать эту способность в момент горя поставить общественное выше личного. И мы здесь будет говорить именно об этом общественном, как бы мы ни сострадали личному.

Вот строки из Письма, в которых я выделил два-три слова: «Убиение двух юных влюбленных не может не быть не отмщенным… Они приняли поистине мученическую смерть, их убили — хладнокровно и зверски. Кто-то задумал и спланировал их убийство, кто-то убивал, кто-то знал о готовящемся злодеянии и не воспрепятствовал ему. Все они обагрены кровью невинно убиенных детей наших… Нет и не может быть им никакого снисхождения. С точки зрения Высшей справедливости все они заслуживают самой суровой кары — смерти и только смерти».

Первое, что поражает — это выделение данного убийства в особую категорию, какой раньше не было в праве. И в современном, и в традиционном христианском праве жизнь всякой жертвы убийства одинаково ценна. Как говорилось в Средние века, все подданные царя или короля — его любимые дети. В буржуазном обществе — все граждане равны в правах. В «Письме» же применяются слова с новым религиозным подтекстом: убиение, мученическая смерть. А у какого из 30 тысяч убиваемых за год наших сограждан она не мученическая? Почему же в этом случае перед нами не просто убийство, а убиение?

«Известия» объясняют это так: «Жертвы этого преступления принадлежали к очень влиятельным семьям. 19-летний Александр Панаков был внуком председателя совета директоров нефтяной компании «ЛУКойл», 21-летняя Мария Добренькова — дочерью декана Социологического факультета МГУ. После этого убийства стало ясно, что российский истеблишмент не в состоянии защитить самое дорогое, что у него есть — своих детей».

Здесь у идеологов «новых русских» сквозит небывалая для России идея правопорядка кастового общества — эта трагедия трактуется как убийство «низшими» представителей высшей касты. Эта идея стоит и за отказом от принципа соизмеримости вины и наказания, согласно которому смертью карается именно убийство, а не сопутствующие ему преступления. В Письме этот отказ выражен четко: кто-то задумал убийство, кто-то убивал, кто-то не воспрепятствовал ему… Различна степень соучастия этих людей в убийстве, но все они заслуживают смерти и только смерти. Почему же? Потому, что убили не обычных людей, а «детей истеблишмента».

И, наконец, самое главное — казни убийц в данном случае придается характер мести: «Убиение двух юных влюбленных не может не быть не отмщенным».

Понятно, что отец, переживший трагедию, имеет право на самые крайние чувства и выражения. Но как же нам быть именно с политическим документом? Да к тому же введенным в оборот за подписью ведущего социолога?