Покушение на шедевр

Кажется, еще никогда за всю его долгую историю в доме номер 25 на Маркем-сквер не наблюдалось такого бурного кипения общественной жизни. По утрам сюда устремлялся нескончаемый поток посетителей — вернее, в основном посетительниц. В почтовый ящик низвергалась лавина писем, которые приносили почтальоны, лакеи и сами авторы. Примерно около полудня леди Люси выходила на встречу с очередными информаторами. К трем тридцати она возвращалась домой, дабы принять новую волну гостей. Чаепитие, начавшееся ранним вечером, иногда плавно переходило в дегустацию вин перед ужином. Затем Пауэрскорты отправлялись в какой-нибудь ресторан, где их уже поджидала следующая партия родственников, причем строптивый муж леди Люси в кои-то веки ни на что не жаловался. Члены вспомогательных отрядов — так Пауэрскорт именовал дальних родичей жены — зачастую оказывались наиболее эффективными источниками информации, поскольку вращались в иных кругах лондонского общества. До суда оставалось всего три дня.

Письма делились на две кучки в соответствии с тем, о ком в них шла речь — об Алисе Бридж или о Розалинде Бакли. Леди Люси купила большой черный блокнот, и он быстро заполнялся данными как о первой, так и о второй.

Пауэрскорт прочитывал все письма. Он внимательно выслушивал отчеты жены обо всех разведывательных операциях, проведенных ею в разных домах лондонского Вест-Энда. Некоторые сведения поступали из таких отдаленных районов, как Хэмпстед и Ричмонд. Какие-то обрывки фактов застревали у Пауэрскорта в мозгу. Алиса Бридж великолепно играет на фортепиано, прочел он. Кто-то подтверждал, что Розалинда Бакли — весьма искушенная обманщица.

— Ну, что ты думаешь, Люси? — спросил он у жены как-то поздним вечером. Они только что вернулись после мероприятия, которое показалось ему скучнейшим из всех, на каких он когда-либо бывал. Читать некрологи или финансовые сводки в газетах и то было бы интереснее. Но все же он улыбался, поддерживал беседу — словом, честно выполнял свой долг. — Что нам принесли все наши самоотверженные усилия?

Он улыбнулся ей и, сбросив туфли, с облегчением растянулся на диване.

— По-моему, мы обнаружили два важных обстоятельства, Фрэнсис. Во-первых, за последние месяц-другой Алиса Бридж изменилась. Прежде у нее явно был с кем-то роман. А потом он кончился. Но никто не знает, кем был ее избранник. Никто и слыхом не слыхал о Кристофере Монтегю. Думаю, в начале следующей недели мне удастся выяснить все подробности. Но тогда будет уже поздно, ведь так?

— Мой ученый друг мистер Пью, — сказал Пауэрскорт, — говорит, что обвинению вряд ли потребуется много времени. Возможно, он как представитель защиты будет вынужден взять слово уже на втором заседании по этому делу.

— Я постараюсь действовать как можно быстрее, — сказала леди Люси, — но мой информатор вернется в город лишь поздно вечером в воскресенье.

— А второе обстоятельство? — спросил Пауэрскорт, подумав, что вся эта бурная деятельность, похоже, нимало не угнетает его супругу.

— Когда Розалинда Бакли была гораздо моложе — тогда ее звали еще Розалиндой Чемберс, — она жила в Риме. И там разразился какой-то ужасный скандал — не знаю уж, из-за чего, но мне сообщили о нем трое совершенно разных людей.

— Скандал в Риме, — мечтательно произнес Пауэрскорт, уносясь мыслями в страну фантазии. — Отравление в Колледже кардиналов. Любовница Папы убита. Швейцарская гвардия защищает понтифика во всех случаях, когда он оказывается замешан в торговле белыми рабынями и наркотиками.

— Очнись, Фрэнсис, — улыбнулась леди Люси.

— А что? Все это наверняка когда-нибудь да бывало. Может, попросить Джонни Фицджеральда съездить в Рим?

Джонни Фицджеральд вернулся к общению с носильщиками из лондонского мира искусства и регулярно ставил им выпивку, по крупице выуживая из их болтовни полезную информацию.

— Не проще ли обратиться к итальянскому послу, Фрэнсис? Он живет всего в нескольких кварталах отсюда.

— Ты абсолютно права, Люси. Я немедленно напишу ему. А Джонни Фицджеральду наверняка понравилось бы в Риме. Это, знаешь ли, не Норфолк.

По крайней мере один обитатель Маркем-сквер не принимал участия в светском общении. Каждое утро на рассвете Уильям Маккензи отправлялся в свое собственное путешествие. Каждый день он забирался все дальше и дальше в погоне за своей добычей. И каждый вечер докладывал Пауэрскорту об очередной неудаче, обещая раскинуть сеть еще шире. Очень скоро, думал Пауэрскорт, Уильям вырвется далеко за пределы Лондона. Доберется до Гилдфорда, а то и до самого Винчестера.

На следующее утро, сидя за своим столом в Грейз-Инне, Чарлз Огастес Пью строчил как сумасшедший.

— Присаживайтесь, Пауэрскорт. Еще минутку.

Принесенная Пауэрскортом весть о том, что художник, занимавшийся изготовлением подделок, готов дать показания, привела Пью в восторг. Он вскочил с кресла и зашагал по комнате, словно перед воображаемым жюри присяжных. Потом сел и схватил перо.