Покушение на шедевр

Хэммонд-Берк уставился в пол. Мы можем потерять все, мелькнуло в голове у Декурси — в ближайшие несколько секунд добыча способна ускользнуть из сетей, так тщательно расставленных его компаньоном.

Но Уильям Аларик Пайпер тоже почувствовал грозящую им опасность.

— Мы готовы предложить вам еще кое-что, мистер Хэммонд-Берк, — снова заговорил он. — Разумеется, в том случае, если вы решите продать Рафаэля. Мы с удовольствием отправим к вам одного из наших специалистов, с тем чтобы составить подробную опись ваших картин. Возможно, среди них таятся и другие шедевры. Такое на моей памяти часто случалось. Работа неизвестного английского художника может оказаться подлинником Гейнсборо, а в каком-нибудь загадочном венецианце вдруг узнают самого Джорджоне. Наш специалист осмотрит дом и внимательно изучит все, что в нем найдется. Результаты его труда будут запечатлены на бумаге с вашим фамильным гербом, перевязаны ленточкой и вручены лично вам. Конечно, Гейнсборо и Джорджоне стоят дешевле Рафаэля, но и за них порой удается получить тысяч десять — пятнадцать.

Пайпер остановился, чтобы оценить эффект, произведенный его словами. Хэммонд-Берк посмотрел на чек, который держал в руке.

— Очень хорошо, джентльмены, — сказал он. — Вы меня убедили. Я принимаю ваше предложение.

6

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт и Джонни Фицджеральд, недавно вернувшийся из Испании, играли в шахматы за маленьким столиком у окна на Маркем-сквер. В комнату падали лучи солнца, оставляя лицо сидящей на диване леди Люси в глубокой тени. Пауэрскорт и Фицджеральд вместе служили в Индии, и между ними установилась особая близость людей, в бою не раз спасавших друг другу жизнь.

Никто не обвинил бы Джонни Фицджеральда в том, что он осторожный игрок. Он разворачивал свои шахматные войска с огромной энергией, неутомимо добиваясь преимущества. «L’audace, — время от времени бормотал он себе под нос, точно пылкий француз, командующий кавалерийской ротой, — toujours l’audace»,[10] — и бросал в битву все новые силы.

Пауэрскорт был более осмотрителен, более терпелив. Он заставлял передовые отряды Фицджеральда блуждать в лабиринтах пешек, где их то и дело атаковали верховые налетчики. Он всегда с особой тщательностью охранял своего короля. В наступление он переходил лишь после продолжительной осады, дождавшись, пока батальоны Фицджеральда изнурят себя напрасными попытками сокрушить неприступные стены его крепости.

Но в этот раз безрассудству, похоже, суждено было восторжествовать над осторожностью. Воины Фицджеральда, регулярно подкрепляющие свои силы изрядными порциями «Шато де Бокастель», неудержимо рвались вперед. Под началом главнокомандующего оставались королева, две ладьи, конь и одинокий, но грозный слон. Были у него и две пешки, по одной на каждом краю доски. Джонни никогда не жалел пешек и, нападая, щедро жертвовал их противнику. Пауэрскорт успел потерять королеву. На поле боя остались две его ладьи, конь и пятеро пехотинцев. Он всегда очень берег свои пешки. На правом фланге поля развивалась свирепая атака, которая угрожала гибелью королю Пауэрскорта.

— Когда я в последний раз выигрывал у тебя в шахматы, Фрэнсис? — сказал Фицджеральд, уже предвкушая разграбление павшей цитадели — этот праздник, венчающий победу.

— По-моему, лет пять назад, Джонни, — откликнулся Пауэрскорт, сосредоточенно глядя на своего коня. — Но имей в виду, я просто так не сдамся. Буду сопротивляться, покуда у меня еще есть хоть одна пешка.

— Шах, — сказал Фицджеральд, двигая свою королеву на три горизонтали вперед. Фигуры были сделаны в Индии, и королева выглядела особенно устрашающе — как часто говорил Пауэрскорт, она напоминала рвущуюся в битву Боудикку.[11]

Пауэрскорт спрятал короля за двумя пешками. Теперь его монарх, имеющий все основания опасаться за свою жизнь, находился примерно на средней линии доски, с правой стороны. Фицджеральд бросил вперед коня, готовясь нанести последний удар. Леди Люси подошла посмотреть на развязку сражения и встала позади мужа, опустив руку ему на плечо. Пауэрскорт передвинул одну из своих ладей на две клетки влево.

— По-моему, тебе пора сдаваться, Фрэнсис, — снисходительно заметил Джонни. — Лучше не доводить дело до кровавого конца. Пожалей своих солдат, и давай обойдемся без мясорубки.

— Нет уж, спасибо, — с улыбкой откликнулся Пауэрскорт и сделал ход конем. Конь был защищен ладьей. — Шах, — сказал он. Это было совершенно неожиданно. Может быть, это просто жест отчаяния — стремление выиграть время? Или Пауэрскорт и впрямь выхватил победу из пасти поражения?