Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

И. Л. Решетников

Позднее Таврин упомянул еще об одной крупной группе из 45–50 человек под руководством некоего Дениженко. Идентифицировать этого человека автору пока не удалось, и существовал ли он в реальности, неизвестно. По аналогии с предыдущими фигурантами можно предположить, что он тоже не вымышлен, хотя не исключено, что фамилия «Дениженко» является кличкой или попросту искажена. При этом условии данный фигурант очень легко идентифицируется как Алексей Гордеевич Денисенко (1907–1962), опять-таки достаточно известный член НТС. Эмигрант, проживавший в Югославии, в организации он отвечал за «казачий сектор», а в период войны прибыл в СССР и, по словам Рутченко, был резидентом «Зондерштаба Р» («Особого штаба «Россия») в Острове (Псковская область). Указанный особый штаб являлся подразделением подчиненного абверу разведоргана «Валли I», затем «Валли III», и «Зондерштаб Р» отвечал за выявление партизанских отрядов и подпольных организаций и групп. В его структуре имелось вначале четыре, позднее пять так называемых «разведывательно-резидентских областей» — фактически межобластных резидентур со своими агентурными аппаратами и курьерскими службами. Им подчинялись областные и районные резидентуры, также располагавшие агентурным аппаратом. Помимо этой работы, Денисенко руководил региональным подразделением НТС и имел также звание старшего лейтенанта РОА[200]. «Сборник справочных материалов об органах германской разведки, действовавших против СССР в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов» сообщает его агентурные клички «Громов» и «Алик», а также числит Денисенко помощником резидента в г. Дриссе, а затем преподавателем разведывательно-диверсионной школы в Толмеццо. Как видим, и он, наряду с практически всеми фигурантами показаний Таврина, на момент допроса в Москве был прекрасно известен советским органам госбезопасности[201].

Отметим еще одну промелькнувшую в протоколах допроса Таврина фамилию. Он показал, что,

«…для руководства всеми перечисленными группами после их приземления в районе Волги и Камы туда должен быть переброшен через линию фронта бывший полковник Красной Армии. ЛЕМАНА я знаю лично, он немец Поволжья, во время войны перешел на сторону немецких войск; в Зандбергском лагере он возглавлял «особую команду» германских разведчиков…»

Упомянутый полковник являлся вполне реальной личностью. Владимир Федорович Леман, родившийся в 1901 году в селе Орловка Саратовской губернии и призванный в РККА в 1920 году, был кадровым военным, окончил 9 классов школы и вечерний факультет Военной академии РККА им. Фрунзе. На момент своей пропажи без вести в сентябре 1941 года он возглавлял 5-й отдел Управления связи Юго-Западного фронта. В период пребывания в плену Леман активно участвовал в работе «Русской трудовой народной партии» (РТНП) и «Политического центра борьбы с большевизмом», иначе известного как «Центр Бессонова», по имени своего руководителя, бывшего комбрига погранвойск НКВД СССР, затем РККА Ивана Георгиевича Бессонова (в обоих вариантах — ПЦБ). Следует отметить, что появление Лемана в контексте показаний о якобы планировавшейся заброске в советский тыл многих сотен диверсантов СД весьма показательно. Именно ПЦБ имел прямое отношение к заброске в советский тыл десантно-диверсионных групп, правда, уже после своего расформирования немцами и ареста Бессонова в мае 1943 года по доносу Благовещенского. Сам Леман выходить из лагеря в Зандберге и принимать участие в операциях не собирался. По непроверенным данным, ближе к концу войны он там же и умер.

Как видим, и в случае с Леманом Таврин не назвал следствию новую, ранее неизвестную фамилию. Все происходило в том же ключе. Единственным отличием от других сообщенных им имен было отсутствие связи Лемана с НТС. Впрочем, нам неизвестно, не связывали ли в НКГБ в 1944 году бывшего полковника с этой организацией, в которой, кстати, с 1943 года состоял начальник штаба ПЦБ бывший заместитель начальника штаба 6-й армии, попавший в плен в Уманском котле полковник Красной Армии М. А. Меандров.

Можно заключить, что показания Таврина отличаются несколькими бросающимися в глаза особенностями: (1) он ни в каком варианте не мог получить всю эту информацию самостоятельно; (2) практически вся она была известна чекистам еще до ареста террориста; (3) в показаниях фигурирует непомерно большое число членов НТС, несоразмерное с их удельным весом в среде коллаборационистов и агентурном аппарате СД, причем абсолютно все упомянутые фигуранты были давно и хорошо известны НКВД/НКГБ. Судя по всему, это далеко не случайно. При этом следует специально обратить внимание на то, что Таврин явно не имел представления не только о членстве в НТС перечисленных фигурантов его показаний, но, скорее всего, вообще никогда не слышал об этой организации. Делать предположение о связи несостоявшегося террориста с Национально-трудовым союзом на основании его показаний нельзя ни в коем случае.