Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

Зато мы, в отличие от командования полка и дивизии, имеем полную возможность установить фактическую дату перехода Таврина к противнику. Трофейные отчеты разведорганов 251-й дивизии вермахта, дивизии СС «Дас Райх» и их вышестоящих соединений свидетельствуют, что перебежчик появился в их расположении в ночь с 29 на 30 мая 1942 года. Возможно, в показаниях на следствии в Москве Таврин действительно ошибся на один день, хотя такая забывчивость в отношении даты, изменившей весь ход его дальнейшей жизни, довольно странна. Но, скорее всего, дело было совершенно в ином: немцы на Восточном фронте жили по берлинскому времени, а советские войска — по московскому. Поэтому то, что в Красной Армии могло считаться первым часом 30 мая, в вермахте было еще последним часом 29 мая. Кстати, в позднейших лагерных документах и у немцев появилась отметка о том, что Шило-Таврин перебежал 30 мая. Естественно, упомянутая выше запись в книге учета награжденных военнослужащих о пропаже Таврина 31 мая должна быть в любом случае сочтена ошибочной.

Здесь следует учесть еще одно, притом важнейшее обстоятельство. Согласно материалам допросов, в немецком плену перебежчик неоднократно утверждал, что хватиться его должны были не ранее 31 мая. Однако такое было просто невозможно, поскольку упоминавшееся «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время» предписывало строгий порядок проверки наличия личного состава в частях и подразделениях и его потерь, в том числе пропавших без вести. В соответствии с ним, во всех ротах, не исключая и пулеметную, ежедневно проводились тщательные проверки личного состава, в тот же день представлявшиеся командиру батальона вместе со строевой запиской в именном списке персональных потерь роты, по форме 1а. Батальон также ежедневно после сведения всех ротных списков вместе со строевой запиской предоставлял список по форме 1б. Одновременно вносились изменения в именные списки личного состава роты и батальона. Следовательно, ни о каком запасе времени до обнаружения пропажи в одни сутки не может быть и речи. Однако перебежчик стремился убедить немцев в наличии у него суточного запаса времени. Не исключается, что таким образом планировалось стимулировать их на его экспресс-вербовку и обратную заброску, однако если такое намерение и имело место, оно не реализовалось.

Кроме того, обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. В штабе дивизии на основании всех списков из всех ее частей и подразделений данные по убыли личного состава вносились, в частности, в журнал боевых действий. Между тем, изучение ЖБД 359-й стрелковой дивизии показывает, что в период с 29 мая по 15 июня в нем нет отметки ни об одной пропаже без вести, тем более офицера, хотя потери фиксировались весьма скрупулезно. В журнале отмечены не только людские, но даже конские потери, а вот отметка об исчезновении ротного командира отчего-то отсутствует. Факт многозначительный.

Однако вернемся к дате возврата гипотетической разведгруппы. Следует иметь в виду, что в практике войсковой разведки дата гибели или пропажи без вести военнослужащего указывалась либо по дате возврата разведчиков из поиска, либо по факту события. Поэтому не исключено, что разведгруппа находилась в тылу противника даже позднее 12 июня, но в любом случае мы получаем не менее двух недель нахождения ее за линией фронта. Совершенно очевидно, что это не полковое звено. Дивизионная разведка действовала, как правило, на глубину не далее 5–8 километров, и такие сроки пребывания ее разведгрупп тоже являлись необычными (хотя, безусловно, иногда и случались). Следовательно, скорее всего, Таврин должен был быть отправлен с разведгруппой не ниже армейского, а то и фронтового уровня, для которых это являлось нормальным. Ненормально другое — сам факт включения в столь серьезные группы командира пулеметной роты, которому там совершенно не место. Если он произошел в действительности, то это означает, что кто-то довольно высокопоставленный распорядился взять его с собой и, судя по всему, вывести в немецкий тыл на достаточную глубину. Зачем? Ведь у всякого действия должна быть определенная цель, здесь же таковая не просматривается.

Критики данной теории утверждают, что в направлении через линию фронта командира пулеметной роты ничего экстраординарного нет, поскольку не исключено, что этот опытный боевой офицер мог быть там зачем-то очень нужен. Увы, здесь следует вспомнить послужной список Таврина, занимавшего боевую должность в лучшем случае неполные три недели, а до того с момента призыва ведавшего валенками, полушубками, лошадьми, повозками и прочим хозяйственным и гужевым имуществом. Ценность данного командира в разведывательном поиске явно стремилась к нулю, и направить туда вчерашнего снабженца и обозника мог лишь человек, совершенно не интересующийся результатом — или же тот, кто хорошо знал, зачем нужно именно это.