Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

Вероятно, стремившийся, по известному выражению, «заострить материал» следователь просто был убежден в неизбежности сотрудничества Таврина с оперчастью лагеря и не потрудился выяснить все досконально. А сделать это можно было легко и просто, поскольку в пределах досягаемости НКГБ/МГБ после войны имелся как минимум один важный и авторитетный свидетель. 1 марта 1942 года под Ржевом в немецкий плен попал раненый командир попавшей в окружение 246-й дивизии генерал-майор И. И. Мельников. Он был человеком необычной судьбы: бывшим офицером Российской императорской армии, затем красным командиром, арестованным в 1937 году и выпущенным ввиду отсутствия состава преступления, дослужившимся до командира стрелковой дивизии, попавшим в плен и успешно прошедшим спецпроверку «СМЕРШа», восстановленным в звании и мирно скончавшимся в преклонном возрасте в 1972 году. Существует не проверенная автором информация о наличии в материалах дела показания Таврина о том, что он работал с ним по заданию немцев в хаммельбургском офицерском лагере (офлаг ХIII D). Генерал произвел на него прекрасное впечатление, бывший агент сообщил, что он очень уважал Мельникова «за его простоту, доброту и почти отцовские советы. Он не был кичлив, как многие другие советские генералы, к тому же был старше всех по возрасту и пользовался всеобщим уважением»[108]. Правда, судить обо всем этом мы можем исключительно со слов автора статьи. Нам неизвестен факт допроса следствием по «делу Таврина» бывшего командира 246-й дивизии, хотя тот, совершенно очевидно, мог рассказать немало существенного, тем более что Мельников входил в состав руководства подпольного комитета сопротивления лагерной администрации. Во всяком случае, в перечне ГВП об этом упоминания нет, и, скорее всего, по неизвестной причине следствие действительно не сочло нужным допросить генерала.

Впрочем, все это произошло позднее, пока же вернемся к начальному пребыванию бывшего старшего лейтенанта в немецком плену. На первом этапе все шло достаточно стереотипно. К перебежчику, скорее всего, приглядывались и абвер, и гестапо/СД. В администрации каждого лагеря имелось отделение 3А, оперативно подчиненное подотделу III «КГФ» абвера (контрразведывательная работа в среде военнопленных). Оперчасти в немецком варианте выполняли широкий круг задач, отнюдь не ограничиваясь контрразведывательной направленностью. Безусловно, в первую очередь их офицеры выявляли агентуру противника в лагерях, определяли среди массы пленных скрывавшихся политработников, командиров (в лагерях для рядового состава), евреев, враждебно настроенных и готовящих побег лиц. Они проводили следствие и допрашивали заподозренных, которых затем передавали в СД или ГФП для принятия репрессивных мер, руководили пропагандистами, осуществляли противопобеговые мероприятия, вербовали и учитывали агентуру, выявляли в среде пленных лиц из разыскных списков. Однако оперчасти также собирали обмундирование, награды и документы с последующей передачей в абверштелле по подчиненности, проводили разведывательные допросы, выявляли представляющих разведывательный интерес пленных, содействовали вербовке офицерского, сержантского и рядового состава в разведорганы и антисоветские формирования. Справедливости ради следует отметить, что, за некоторыми исключениями, в обычных лагерях разведывательные допросы проводились достаточно редко, в основном они велись во фронтовых структурах абвера и ФХО.

Оперативную работу в лагерях вели также и органы СД и гестапо, допущенные туда на основании соглашения, заключенного в мае 1941 года между ОКВ и РСХА. У органов безопасности были свои интересы в среде военнопленных, однако их удовлетворяли лишь во вторую очередь. Военные обладали своего рода «правом первой ночи» и потому предоставляли коллегам только вторичный вербовочный контингент.