Дно грота было ровным, у входа грудой поднимались сухие листья.
— Вряд ли здесь мог поместиться дракон, — сообразил здравый умом Тесей.
— Это мог быть небольшой дракон, — ответила Ариадна и слегка покраснела, словно была виновата в том, что дракон не поместился в эту пещеру. — Но даже если здесь жил всего-навсего медведь, мы же можем здесь переночевать… с тобой?
Перед последним словом Ариадна сделала паузу, и Кора подумала, что тетя Рагоза может полностью войти в роль. Неизвестно еще, как влияет ВР-круиз на тех, кто попадает сюда нелегально? Во всяком случае, сейчас она искренне смотрит на Тесея, как на своего жениха, на мужа, с которым намерена сегодня ночью разделить ложе.
Ариадна протянула тонкую руку и взяла Тесея за пальцы. Она ввела его в грот, словно в спальные чертоги.
— Нет, — сказала она без печали, — не так я представляла себе свадьбу дочери царя Миноса.
— А как? — спросила Кора, потому что Тесей рассматривал окрестности, игнорируя торжественность момента.
— Шумно, — ответила Ариадна и замолчала, будто вспомнила о чем-то более важном, чем свадьба, и забыла о брачной ночи.
— Вас что-то беспокоит? — спросила Кора. Ариадна посмотрела на нее холодно. — Как трудно без служанок, вы не представляете, девушка, — сказала она.
Но должность служанки она Коре не предложила. Хотя сегодня Кора бы не отказалась от нее.
— Простите, царевна, — сказала Кора. — Я могу помочь вам…
— Зачем? — спросила Ариадна. — Мне приятней самой нарвать зеленых ветвей и сделать ложе нам с возлюбленным, мне удобней самой принести кувшин с родниковой водой. Здесь нет румян, белил и помад, здесь нет благовоний и духов. Здесь мы все такие, какими нас сделали боги.
Кора покорно поклонилась и отошла. По крайней мере, Ариадна отлично владела собой, и ее фраза о том, что боги сделали герцогиню Рагозу молоденькой Ариадной не звучала лицемерно. Герцогиня верила в это и была совершенно права.
— Ты не занята? — вежливо спросил принц Густав, но не у Ариадны, а у Коры.
Рука Тесея была кое-как перевязана — Минотавр не хотел умирать. На щеке — ссадина, к тому же, судя по манере держаться, герой сломал два или три ребра, в том месте панцирь из литой бронзы прогнулся и с трудом выдержал удар рога. В этом мог убедиться каждый, кто поднялся бы на борт корабля: панцирь был привязан к мачте.
Тесей шел прихрамывая, держась рукой за бок. Он вывел Кору на площадку, господствующую над бухтой, где стоял корабль.
— Я эту площадку снизу разглядел, — сказал Тесей. — Отсюда виден весь мир. Даже край земли. Вон там, — герой сел на камень, и ему пришлось, сморщившись, перевести дух, — края гипербореев. Слышала о таких? Оттуда родом Аполлон. В той стране летом никогда не заходит солнце, а зимой оно не поднимается вовсе. Гипербореи достигли счастья. Они не убивают себе подобных…
— Афины — счастливый город, — произнесла Кора. Тесей уселся поудобнее, боль отпустила, и он сказал: — Твое тело — само совершенство. Оно наполнено жизнью, и каждая линия его нужна и правильна, как линия тела у пантеры.
— Тебе мало ссадин и переломов, которые нанес Минотавр? — усмехнулась Кора. — Ты решил напасть на богиню?
— Во мне нет сил напасть на тебя, хотя я желаю тебя, незнакомка. Боюсь, что ты и в самом деле не живешь на Земле. — Зачем ты позвал меня сюда? — Мне не у кого спросить совета. — Совета о твоей новой жене? — Наш брак может принести счастье и Афинам, и Криту. Породнятся два самых могучих царских дома, и возникнет держава, которой не будет соперников во всех морях. Но беда в том, что она не любит меня, — сказал Тесей. — Это видно по ее глазам.
Он не спрашивал. Он утверждал. И замолчал, поглаживая бок.
— Тебя интересует мое мнение? — Да, Кора. — Я была бы осторожна.
— Ты думаешь, что Минос нарочно подослал ее ко мне? Нет, этого быть не может. Это означало бы, что Минос по доброй воле пожертвовал своим сыном. Унизился перед всем миром не в силах справиться с горсткой… молодых людей.
— Нет, этого быть не может. Минос здесь ни при чем. Внизу, в бухте, было уже полутемно. Солнце давно ушло оттуда, погрузив залив в синеву. Возле корабля на песке горел костер, и люди вокруг него казались черными тенями. На высокой корме корабля чуть поблескивал в вечернем воздухе панцирь часового — Феак никогда не забывал об осторожности. — Тогда в чем дело? Кора промолчала.
— Пускай я молод, — продолжал Тесей. — Но я знаю девушек, я знаю, что означают взгляды и движения, робость прикосновения и боль поцелуя. Я не вижу любви в глазах моей невесты. Я не вижу даже страсти, даже желания быть моей женщиной, моей самкой — ну почему? Разве так может быть? Разве я мог когда-нибудь помыслить, что моя свадьба будет именно такой?
— А ты? — спросила Кора. — Что чувствуешь ты? Любишь ли ты ее? Желаешь ли ты ее? — Как твою бабушку, — ответил Тесей. Кора отвернулась к морю, чтобы скрыть улыбку. — Пусть все будет как будет, — сказала Кора. — Ложись спать в положенное время. Избегай этой женщины, так как оракулы гласят — тебе выпадет несчастье, если ты войдешь в нее. Уже к утру все станет ясно. Вот увидишь.
— Что станет ясно?