Покушение на зеркало

Карпович практически не вмешивался в наше противоборство. Он благожелательно следил за нами - точь-в-точь как зарубежный министр, приглашенный на корриду, где опытный тореро элегантно расправляется с неуклюжим разъяренным бычком.

Полковничья, мясистая, в складках физиономия Махнева, напротив - выражала живейший интерес к содержанию нашей перепалки с экономистом, но и "полупахан" предпочел предоставить Готцу право нанести последний, смертельный укол...

Когда я вышел от Карповича, в руках у меня была толстенная папка с подстрочником романа "Из бездны - вдвоем", сочиненного некой Армандой Кройс, и экземпляр договора Заказчика с Исполнителем. Согласно ему, Исполнитель, то есть я, обязывался в течение двух месяцев подготовить к печати "оригинальное высокохудожественное произведение", за которое Заказчик отслюнит мне в рублях сумму, эквивалентную одной тысяче долларов аккордно, а главное - авансом. На этом я все же настоял, и они-таки поняли, что в основании моего упрямства есть что-то действительно серьезное.

Можно ли было считать эту тысячу моей победой? Казалось бы, да. Ведь я сумел удвоить предлагавшуюся мне сумму. Наверняка они уступили бы и еще, но я просто уже обессилел. И уговорил себя тем, что именно тысяча "зеленых" мне сейчас и нужна, а упорствуй я дальше, того и гляди "Парфенон" откажется вообще иметь со мной дело. Короче, я струсил. Презирая свое малодушие, я успокаивал себя тем, что завтра-послезавтра швырну поганые эти деньги на стол пред светлы очи своих милых женщин и... И что-то надо резко, кардинально менять в самом своем существовании в этом мире, становится уже просто невыносимо от этой насквозь фальшивой, словно навязанной мне жизни.

Чтобы не думать ни о Марьяне, ни о Джиге, ни о своих домашних, я решил не откладывая заняться делом - хотя бы просмотреть подсунутый мне Махневым любовный роман. Так сказать, перешагнуть пока что лишь порог публичного дома, под красным фонарем которого мне предстоит отныне усердно трудиться. Текст довольно-таки пухлой рукописи был отпечатан крупным шрифтом и достаточно чистенько, три-четыре помарки на страницу. Неведомый мне переводчик с английского работал на компьютере с хорошим принтером, интервалы между строчками были широкими, так что места для литературной правки было достаточно. Однако уже первый абзац заставил меня содрогнуться.

"Заложив свои нежирные руки за золотоволосую голову, Эстебан с удовольствием рассматривала свое обнаженное тело в зеркале, когда за ее спиной послышался дверной скрип и густой мужской голос издал восклицание восхищенности: "Ты хороша сегодня, как спелый персик, когда зубы вонзаются в его сочащуюся бархатную плоть!"" Я зажмурился и тряхнул головой... Неужели и дальше будет такое?

"- Ты пришел вовремя, дорогой Стив! - засмеялась молодая женщина, оборачиваясь к вошедшему в будуар высокому блондину с твердыми челюстями и голубыми глазами, которые жадно ощупывали подробности ее восхитительных прелестей. - Еще минута, и я позвонила бы Джорджу, и тогда тебе пришлось бы стать за мной в очередь, как безработному на бирже труда в Чикаго. Но ты пришел первый, а первому всегда полагается приз.

- Не упоминай это проклятое имя! - взревел Стив, прижимая к груди задрожавшее смуглое от атлантического загара тело. Его ладони медленно скользнули..." Я захлопнул папку и обеими руками вцепился в бороду. Тоскливый ужас надвигался неотвратимой мутной волной... Наверняка такими вот трескучими фразами пестрит вся эта кошмарная поделка. Но ужас-таки и в самом деле наваливался на меня - от одного лишь осознания самого факта, что в этой вонючей словесной бурде мне придется барахтаться многие месяцы... Но поздно, брат Ходоров, поздно, желтый билет проститутки тебе уже вручен... Отрабатывай и не суетись под клиентом...

- Что с вами, Феликс Михайлович? Вы не заболели?

Кажется, я даже застонал... Карие глазки обернувшейся на меня Люси смотрели так сочувственно...

И я вдруг увидел его, такого сейчас несчастненького Ходорова, глазами этой скромной, совсем неглупой, но бесконечно наивной девушки, с искренним обожанием взирающей на Писателя, человека совсем иной, ужасно благородной породы - совсем не той, к какой относятся ее родители, кажется инженеры, знакомые родителей, соседи по дому, даже институтские преподаватели и профессора... Им недоступны эмпиреи творческого духа, они будничны в своих интересах и заботах, а он, знаменитый Ходоров, книгами которого она упивалась девчонкой, терзается совсем другими страстями, неведомые дюжинным людям муки творчества обуревают этого лобастого пышноволосого человека с ухоженной русой бородкой... Как хочется сейчас помочь ему, облегчить ту нравственную ношу, которую добровольно взваливают на себя они, Писатели, Творцы...