Читаем Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина полностью

Постепенно бывший анархист успокаивался: уж больно долго этот наводчик торчит у часовни. Наверное, не из-за его валенка. Пещерова разбирало любопытство, и он старался незаметно наблюдать за незнакомым парнем.

Хозяин дома номер тринадцать по Прямому переулку Пещеров окажется четвертым свидетелем кровопролития у старой часовенки. Первые трое — шофер «бенца» Гуго Петрович Юргенс и сотрудницы секретариата Зиновьева Елизавета Яковлевна Зорина и Нина Аркадьевна Богословская.

Когда часы показали семь вечера, уставший ждать Сергеев понял, что Володарский по каким-то причинам отменил поездку на завод. Надо возвращаться, разочарованно и в то же время с каким-то душевным облегчением подумал он. Автомобиль сегодня не появится, какие могут быть митинги в вечернее время? Рабочие, поди, давно уж разошлись по домам.

И тут Сергеев услышал гул приближавшегося автомобиля, движок которого заглох в ста метрах от изумленно застывшего террориста. Зверь бежал прямо на ловца!

СДЕЛАНО!

Вместе с Володарским из машины вышли Зорина и Богословская. Ничего похожего на учреждение, где можно было бы найти телефон, в этом глухом месте, застроенном обывательскими домами, и в помине не было. Хотя…

— Моисей Маркович! — воскликнула Зорина. — Кажется, вон в том доме какая-то контора… Пойду взгляну…

Увы, калитка была на замке. Зорина вернулась к машине.

Шофер, чувствуя себя виноватым, поднял капот и начал что-то протирать тряпкой. Володарский разминал затекшую ногу. Рядом стояли обе женщины.

Сергеев из-за стены часовни разглядывал пассажиров «бенца». И хотя солнце слепило глаза, Володарского он узнал сразу.

Помедлив какое-то мгновение, террорист решительно вышел из тени и направился к автомобилю. Шофер стоял к нему спиной, по-прежнему копаясь в моторе, и, естественно, не мог видеть незнакомца.

Его заметил Володарский и нетерпеливо сделал несколько шагов навстречу. Хотел, наверное, спросить, есть ли поблизости учреждение, откуда можно было бы позвонить по телефону.

Едва Володарский открыл рот, как незнакомец быстро сунул руку в карман пиджака и выхватил браунинг с заранее взведенным курком. Громыхнул выстрел. Женщины испуганно завизжали и бросились к машине. Прогремел еще один выстрел, еще…

Наверное Сергеев сильно волновался, а может сказалось долгое, почти пятичасовое ожидание, но все пули, начиненные ядом кураре, просвистели мимо цели.

Преодолевая оцепенение, Володарский опустил руку в карман, где у него лежал револьвер. В отличие от террориста, оружие комиссара не было приготовлено к бою заранее. Оно находилось на предохранителе. Володарскому все же удалось выхватить свой револьвер, но произвести выстрел он не успел. Террорист оказался проворнее. Приблизившись к комиссару, он всадил ему в грудь все оставшиеся в обойме пули.

Володарский сделал шаг в сторону застывшего столбом у автомобиля водителя и как подкошенный упал на землю.

— Держите его, держите! — закричала Богословская, увидев, что террорист побежал вверх по Ивановской улице.

Из открытого окна своего дома эту сцену наблюдал экс-анархист Пещеров.

Несколько случайных прохожих, невесть откуда взявшихся в этом пустынном месте, бросились вдогонку за беглецом. Однако их воинственный пыл быстро остудила граната, брошенная убегавшим. Преследователи, услышав взрыв, повалились на землю. К счастью, осколками их не зад ело.

Террорист между тем перемахнул через довольно высокую ограду и покатился вниз по обрыву к спасительной ленте реки. Там его ждала лодка, привязанная к коряге. Сергеев перерезал веревку и сильно оттолкнулся от заболоченного берега.

Проплыв довольно приличное расстояние, бросил лодку и выбрался на берег. А теперь — бежать! И хотя погони за собой не видел и не чувствовал, делал так, как учил опытный Семенов, — петлял глухими переулками, отрываясь от несуществующего «хвоста», запутывал след.

На Невской заставе остановился, перевел дыхание. Старался держаться спокойно, но, прийдя на квартиру к члену боевого отряда Федорову-Козлову, не удержался и хвастливо выпалил:

— Сделано!

Минут через пять после кровопролития у старой часовенки остановился шикарный автомобиль с мощным мотором. Рядом с шофером сидел председатель Петроградского Совета Зиновьев.

Ошеломленные только что совершенным на их глазах преступлением женщины беспомощно смотрели на распростертого на земле Володарского.

Зиновьев вышел из машины, склонился над телом комиссара. Безнадежно вздохнул.

— Мертв. Но в больницу отвезти надо. Таков порядок.

И приказал своему шоферу поделиться бензином с Юргенсом.

КРЕПИСЬ, НИКИТА!

Выстрелы у часовни прогремели в четверг, двадцатого июня, а уже в субботу, двадцать второго, «Петроградская правда» в разделе хроники поместила извещение ЦК партии социалистов-революционеров: «Петроградское бюро ЦК ПСР заявляет, что ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Досье

Смерть в рассрочку
Смерть в рассрочку

До сих пор наше общество волнует трагическая судьба известной киноактрисы Зои Федоровой и знаменитой певицы, исполнительницы русских народных песен Лидии Руслановой, великого режиссера Всеволода Мейерхольда, мастера журналистики Михаила Кольцова. Все они стали жертвами «великой чистки», развязанной Сталиным и его подручными в конце 30-х годов. Как это случилось? Как действовал механизм кровавого террора? Какие исполнители стояли у его рычагов? Ответы на эти вопросы можно найти в предлагаемой книге.Источник: http://www.infanata.org/society/history/1146123805-sopelnyak-b-smert-v-rassrochku.html

Борис Николаевич Сопельняк , Сергей Васильевич Скрипник , Татьяна Викторовна Моспан , Татьяна Моспан

Детективы / Криминальный детектив / Политический детектив / Публицистика / Политика / Проза / Историческая проза / Прочие Детективы / Образование и наука

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное