Поль Элюар. Вехи жизни и творчества

Было время, когда для Элюара любовь была помощницей вымысла, феей-повелительницей грез. Теперь она, по-прежнему вдохновляя, вместе с тем возвращает на землю, побуждает сегодня и здесь утвердить справедливый, человечный порядок вещей. Она — соратница в общем историческом творчестве. Когда любящий рассказывает о себе и своей подруге, его звездная быль откликается в сердцах слушателей приглашением в свою очередь преломить хлеб радости. Самое личное из чувств — и призыв, и первый шаг к тому содружеству людей-братьев, которое грядет, коль скоро их потребность в раскрепощении воплотится в дела.

В ноябре 1946 г. элюаровская «нить братства» оборвалась: смерть пришла в его дом и унесла Нуш. Для Элюара эта гибель казалась пропастью, куда рухнули в один миг обломки рассыпавшейся на куски жизни.

Поль Элюар.

Рисунок работы Пабло Пикассо (1959)

«Увидеть мне дано, как жизнь моя уходит с твоею вместе». Все, что прежде выглядело осмысленным, погрузилось в ночь, где он сам — лишь «черная тень в ночи», лишь «росток смятенья», «нуль», расползающийся вширь. Приступы отчаяния были так сильны, что Элюар очутился на пороге самоубийства.

Исповедь Поля Элюара у свежей могилы Нуш в его книгах «Лишнее время» (Le temps deborde, 1947), «Памятное тело» (Corps memorable, 1947), «Урок морали» (Une legon de morale, 1949) и особенно в тексте «От горизонта одиночки к горизонту всех», предпосланном «Политическим стихам», принадлежит к самым трагическим и самым мужественным страницам французской лирики. Длившаяся месяцы очная ставка Элюара с мертвой, это жуткое «свидание с небытием», — история человека, прошедшего все круги духовного ада, но все-таки не поддавшегося искусу превратить свою муку в наслаждение и в конце концов сумевшего вернуться к живым с самого дна отчаяния. В нисхождении вслед за призраком умершей по ступенькам все более беспросветного одиночества однажды наступил момент, когда он с предельной ясностью ощутил, что подлинная верность той, «чье сердце устремлялось навстречу другим сердцам», — не зачарованность маской, снятой с ее лица на смертном ложе. Верность ей совсем в другом, в сохранении того, что было добыто и завоевано вдвоем, когда они были вместе и твердо знали: «Жить — значит разделять жизнь с другими… Единственное возможное убежище — весь мир». И этим воспоминанием собеседник смерти «был возвращен к себе подобным как законный брат». Он робко протянул руку навстречу тем, от кого еще вчера, казалось бы, был навеки отделен внезапно выросшим могильным холмиком, его лицо вновь озарила слабая улыбка надежды, на которую получил право победитель, одолевший смерть в собственной душе. После этой «прожитой и побежденной смерти» становится возможным воскресение к жизни, а следовательно, через несколько лет, встреча с другой женщиной — Доминикой, которую Элюар узнал в 1949 г. в Мексике и которая была с ним до его последних дней. Ей посвящена книга «Феникс» — книга о восставшей из праха любви:

Явилась ты и ожил вновь огонь
Мрак отступил заискрился мороз
……………………………………
Я шел к тебе я шел упрямо к свету
Жизнь обретала плоть звенел надежды парус
Мечтами сон журчал и ночь глядела
Доверчиво и просто на зарю
Лучами пальцев ты раздвинула туман
Твой рот был от росы рассветной влажен
Усталость отдыхом сверкающим сменялась
И я как в юности уверовал в любовь.

Поль Элюар умер после приступа тяжелой болезни 18 ноября 1952 г. За его гробом шли тысячи парижан. Соболезнования, поступавшие к его близким со всех континентов земного шара, на свой скорбный лад подтвердили мысль, высказанную им незадолго до смерти: «Поэт следует собственной идее, но эта идея приводит его к необходимости вписать себя в кривую человеческого прогресса. И мало-помалу мир входит в него, мир поет через него»[29].

Когда оглядываешься на сделанное Элюаром за сорок лет, бросается в глаза даже не столько его редкая одаренность, сколько умение, мужая и меняясь, быть верным самому себе, своему призванию, рано осознанному долгу на земле. С первых шагов в лирике он понимал счастье как «изобретение огня» и обретение братства. Шли годы, разной была почва, на которой Элюар пробовал развести свой жизнетворный костер. Но это был все тот же костер — созидания и дружеских уз. И поскольку пламя, которое он всегда разжигал, по самой своей природе было сродни тому пламени, что, несмотря на все катастрофы и срывы, разгоралось в большой истории, — логика элюаровского становления неизбежно совпала с логикой его века.