К этому присоединяется еще то обстоятельство, что женщине совершенно чужда проблема одиночества и общества. Она наиболее приспособлена к роли компаньонки (чтицы, сестры милосердия) именно потому, что она никогда не выходит из своего одиночества. Для мужчины состояние одиночества и пребывание в обществе составляют, так или иначе, проблему, хотя бы он только одно из двух признавал для себя возможным. Чтобы ухаживать за больным, женщина не оставляет своего одиночества. Если бы она в состоянии была оставить его, то ее поступок мог бы быть назван нравственным. Женщина никогда не одинока, она не питает особенной склонности к одиночеству, но и не чувствует особенного страха перед ним. Женщина, даже будучи одинокой, живет в самой тесной связанности со всеми людьми, которых она знает: это лучшее доказательство того, что она не монада, так как монада все же имеет свои границы. Женщина по своей природе безгранична, но не в том смысле, как гений, границы которого совпадают с границами мира. Под безграничностью женщины нужно понимать только то, что ничто существенное не отделяет ее от природы и людей.
В этом состоянии слияния есть несомненно нечто половое. Сообразно этому, женское сострадание проявляется в некотором телесном приближении к существу, вызывающему в ней это чувство. Это – животная нежность; женщина должна ласкать для того, чтобы и утешать. Вот еще одно доказательство в пользу того, что между женщиной и окружающей средой нет той резкой грани, как между одной индивидуальностью и другой! Женщина проявляет свое уважение к страданиям ближнего не в молчании, а в причитаниях: настолько сильно он чувствует свою связь с ним не как существо духовное, а физическое.
Жизнь, расплывающаяся в окружающем, является одной из наиболее важных черт существа женщин, чреватых самыми глубокими последствиями. Она является причиной повышенной чувствительности женщины, ее необычайной готовности и бесстыдства лить слезы по всякому поводу. Недаром мы знаем только тип плакальщицы. Мужчина же, который плачет в обществе, мало может рассчитывать на уважение к себе. Когда кто-либо плачет, женщина плачет вместе с ним, когда кто-либо смеется (только не над ней), женщина делает то же. Этим исчерпана добрая половина женского сострадания.
Приставать к другим людям со своим горем, плакаться на свою судьбу, требовать от людей сострадания – искусство исключительно женское. В этом лежит самое убедительное доказательство психического бесстыдства женщины. Женщина вызывает сострадание в других людях, чтобы иметь возможность плакать вместе с ними и, таким образом, повысить собственную жалость к самой себе. Можно без преувеличения сказать, что женщина, проливая слезы даже в одиночестве, плачет вместе с другими, которым она мысленно жалуется на свои страдания. Это еще в большей степени растрогивает ее. «Сострадание к себе самой» исключительно женская особенность. Женщина прежде всего ставит себя в один ряд с другими людьми, делает себя объектом их чувства сострадания, а затем она. сильно растроганная, вместе с ними начинает плакать над собой «несчастной». На этом основании ничто в столь сильной степени не вызывает стыда в мужчине, как импульс к этому, так называемому «состраданию к себе самому», на котором он себя иногда неожиданно поймает: такое состояние фактически превращает субъекта в объект.
Женское сострадание, в которое верил даже Шопенгауэр, это вообще один только плач и вой, при малейшем поводе, без малейшего труда, без стыда подавить в себе это чувство. Истинное сострадание, как и всякое страдание, поскольку оно действительно серьезно, должно быть стыдливо. Больше того, ни одно страдание не может быть так стыдливо, как сострадание и любовь, так как в этих двух чувствах мы приходим к сознанию тех крайних пределов личности, которых уже нельзя перейти. О любви и ее стыдливости мы поговорим в дальнейшем, В сострадании, в истинном мужском сострадании, лежит какое-то чувство стыда, какое-то сознание вины, что мне не приходится так сильно страдать, как ему, что я – не одно и то же, что и он, а совершенно отличное от него существо, отделенное от него даже внешними условиями жизни. Мужское сострадание – это краснеющее за самого себя princpium individuationis. Поэтому женское сострадание навязчиво, мужское – скрытно.
Какое отношение имеет сострадание к стыдливости женщин, отчасти уже выяснено здесь, отчасти будет разобрано в дальнейшем в связи с вопросом об истерии. Мы окончательно отказываемся понимать, как люди могут говорить о какой-то врожденной стыдливости женщины при том наивном усердии, с каким они щеголяют в декольтированных платьях, конечно, с некоторого разрешения со стороны общественного мнения. Можно быть стыдливым, можно и не быть. Но нельзя говорить о стыдливости женщин, раз они равномерно забывают о ней в известные промежутки времени.