Пол и характер

Счастье для мужчины было бы совершенно тождественно полной, чистой активности, совершенной свободе, но оно не должно содержать в себе ни одного, даже самого незначительного намека на несвободу, ибо вина человека растет по мере дальнейшего расхождения с идеей свободы. Земная жизнь является для него сплошным страданием. Это и совершенно естественно, так как в ощущении человек всегда пассивен, так как он подвержен действию аффекта и так как, кроме формировки опыта, существует еще также материя. Нет человека, который не нуждался бы в восприятии. Без него не может обойтись и гениальный человек, хотя бы он решительнее и быстрее других людей заполнил, пронзил его всем духовным содержанием своего «я», хотя бы он и не нуждался в последовательной индукции для постижения идеи какой-нибудь вещи. Рецептивность не удастся стереть с лица земли. Здесь не поможет и физический насильственный переворот: в чувственном ощущении человек остается пассивным. Его спонтанность и свобода проявляются впервые в суждении и в той форме универсальной памяти, которая воспроизводит для воли индивидуума все переживания прошлого. Любовь и духовное творчество является для мужчины лишь приближением к высшей спонтанности, кажущимся осуществлением совершенной свободы. Они именно и доставляют ему смутное предчувствие счастья, близость которого в подобные моменты вызывает в нем, правда, ненадолго, душевный трепет. Для женщины, которая не может быть глубоко несчастной, счастье является пустым звуком: понятие счастье было создано мужчиной, несчастным мужчиной, хотя он никогда не находит полной, адекватной реализации его. Женщина не стыдится показывать другим свое несчастье: ибо это несчастье не глубоко, не истинно, ибо она не чувствует за собою никакой вины. Более всего далека она от вины своего земною существования, которым воплощается в идее наследственного греха.

Последним и абсолютным доказательством полнейшего ничтожества женской жизни, совершенного отсутствия в ней высшего бытия, является тот особый способ, каким женщины покушаются на самоубийство. Их самоубийство неизменно сопровождается мыслью о других людях: что они будут думать об этом, как они будут сожалеть, печалиться или досадовать.

Этим я не хочу сказать, что в момент самоубийства она не проникается сознанием глубоком несчастья, которое, по ее мнению, совершенно незаслуженно терзает ее. Совершенно напротив. В этот именно момент ее всецело охватывает чувство глубокой жалости к себе самой, но этa жалость всецело укладывается в рамки выставленной нами схемы, согласно которой она представляет собою не что иное, как способность плакать вместе с другими над объектом их сострадания, иными словами, способность совершенно перестать быть субъектом. Да и как могла бы женщина приписать себе определенное несчастье в то время, как она совершенно неспособна иметь свою судьбу? Самым ужасным и вместе с тем наиболее убедительным доказательством бессодержательности, пустоты и ничтожества женщин является тот факт, что они даже в момент ближайший к смерти не в состоянии дойти до проблемы жизни, своей жизни: ибо высшая жизнь личности не может найти своей реализации в них.

Теперь мы можем ответить на вопрос, который в начале этой второй части был выдвинут в качестве основной проблемы нашего исследования – на вопрос о значении бытия мужчин и бытия женщин. У женщин нет ни существования, ни сущности, они не существуют, они – ничто. Человек либо мужчина, либо женщина, другими словами, он либо кто-нибудь, либо никто.

Женщина не является частью онтологической реальности. Поэтому она не имеет никакого отношения к вещи в себе, которая, при более глубоком проникновении в сущность предмета, совершенно тождественна с абсолютным, с идеей, с Богом. Мужчина в своей актуальности, в своей гениальности верит в вещь в себе. Она является для него абсолютным, величайшим понятием о действительной ценности. Тогда он философ. Или она – чудесная, сказочная страна его снов, царство абсолютной красоты. Тогда он художник. Но та и другая вера в основе своей – одно и то же.

Женщина лишена отношения к идее: она не утверждает, но и не отрицает ее. Она – ни нравственна, ни безнравственна. У нее нет, говоря математическим языком, определенного знака. Она лишена всякого направления: ни добра – ни зла, ни ангел – ни черт, она не эгоистична (поэтому она кажется альтруисткой). Она столь же аморальна, сколь и алогична. Всякое же бытие есть бытие моральное и логическое. Итак, у женщины нет бытия.