Поль Верлен

На самом деле, с этого времени — с возраста восемнадцати с половиной лет — он пристрастился к аперитивам, или, точнее, к состоянию, которое наступало после их потребления. Он знал, что слаб и нерешителен, и вскоре стал испытывать необходимость в уверенности и силе, которые ему предоставляло опьянение. Опьянев, он резко менялся, превращаясь в мгновение ока в абсолютного монарха. Как говорит г-н Антуан Адан, в такие моменты ему казалось, «что он настоящий самец»^[43]. После каждой неприятности его убежищем и реваншем было пьянство:

Я пью для облегченья, совсем не ради пьянства,
Ведь пьяный побеждает весь мир и все, что в нем,
Ведь пьяный достигает — да! — райского блаженства.
Он помнит и не помнит, он говорит — и нем[44]

.

Вот какие слова вложит он в уста героя «Возлюбленной дьявола», который похож на него, как родной брат.

Естественно, его первый опыт, полученный на улице Орлеан-Сент-Оноре с целью доказать самому себе, что он больше не ребенок, также был углублен. «Я начал понимать, что это гораздо интереснее, чем мне показалось на первый взгляд»^[45]. Его единственным другом остается Эдмон Лепеллетье, записанный на тот же факультет и так же помешанный на литературе. Они часто ходят друг к другу в гости.

— Боже мой! — сказала г-жа Лепеллетье своему сыну, когда увидела Верлена в первый раз, — твой друг производит на меня впечатление орангутанга, сбежавшего из парижского зоопарка.

Вскоре они стали дружить домами.

Г-н Лепеллетье Старший был уполномоченным банка, а его супруга, из семьи военных, была представлена к ордену Почетного легиона, за что капитан и г-жа Верлен очень ее уважали. По средам Верлены отправлялись на улицу Леклюз. Между чашкой чая и партией в вист юный Эдмон по просьбе матери демонстрировал свой талант в игре на пианино. А на следующей неделе семейство Лепеллетье принимали на улице Сен-Луи. Там, пока дамы мило щебетали, г-н Лепеллетье и капитан говорили о бирже.

— Вам бы надо было продать ваши «Креди Мобилье», они сильно упали в цене, и избавиться от «Железных дорог из Севильи в Херес» — про них вообще непонятно, стоят ли они что-нибудь.

Но капитан боялся избавиться от ценных бумаг, которые поднялись в цене с тех пор, как он их приобрел.

А в это время юноши секретничали и обменивались книгами. В библиотеке Эдмона были классические книги (Виктор Гюго, Ж. Ж. Руссо, Бальзак и т. д.), научные и позитивистские (он одолжил своему другу «Силу и материю» доктора Бушне — рационалистическое сочинение, которое укрепило его в неверии). У Поля же были либо современные авторы (Леконт де Лиль, Теофиль Готье, Бодлер, Банвиль, Глатиньи и т. п.), либо малоизвестные (Алоизиус Бертран, Петрюс Борель). Из религиозных книг у него была только «Житие святой Терезы», которая досталась ему от матери.

В библиотеке Св. Женевьевы, в читальном зале напротив Сорбонны юноши с одинаковым аппетитом «пожирали» исторические и философские трактаты, книги по востоковедению, и конечно же бессмертные творения Гёте, Шекспира, Кальдерона, Лопе де Вега, Диккенса и многих других. Верлену до того нравилась испанская литература, что он вбил себе в голову обязательно выучить язык Сервантеса. Театр также привлекал его внимание, но не как читателя, а как актера. К своим сочинениям он добавил «Людовика XVII», с которым продвинулся не дальше предыдущих. Он часто и усердно посещал театр «Батиньоль», побратим театра на Монмартре, — там чередовались новые пьесы и старые испытанные мелодрамы. Его самой сокровенной и тайной мечтой было, чтобы его пьесу сыграла труппа Шотеля, силами которой и текла жизнь в театре «Батиньоль».

Начало 1863 года было отмечено переездом. Не меняя квартала, Верлены поселились на улице Лемерсье, в доме 45. Поль продолжал теоретические занятия по юриспруденции. Восьмого января он снова записался на курсы.