Поль Верлен

Пресса (Dagblad, Het Vaderland и прочие) была менее снисходительной: «Может быть, у господина Верлена и приятный голос, но мы его не услышали». Сам же поэт на следующий день написал Ванье об оглушительном успехе и, опьяненный победой, разрешил тому принять г-жу Кранц, в случае, если она будет нуждаться в деньгах.

В этот же день в пивной поэту представили «божественного молчальника» Виллема Клооса[658]; печальные и благородные черты этого ученика Шелли поразили Верлена. Затем поэт отправился в Королевскую картинную галерею и с трепетом рассматривал великолепное собрание полотен Ван Дейка, Гольбейна, Вермеера и Рёйсдала.

На второй лекции, посвященной декадентам и символистам, проходившей в том же месте, слушателей было уже меньше, да и услышали они не больше. Затем Верлена повели к Хаверману, художнику, женившемуся на уроженке острова Ява. Каковы же были смущение и обида поэта, когда там его попросили прочесть «Фавна» Малларме!

На следующий день, после пышного банкета в ресторане «Руаяль» (семнадцать приборов, меню на японской бумаге), Верлен отправился на завоевание Лейдена. Этот фламандский город ему понравился, тем более что видел он его ночью, когда улицы были пустынны. Лекция в «Кругу дружбы», в зале, полном студентов и преподавателей, прошла с успехом и закончилась под продолжительные аплодисменты. Однако надо заметить, что один преподаватель по имени Ян Тен Бринк отличился тем, что провозгласил, что не желает находиться в одном помещении с преступником, сидевшим в тюрьме.

После лекции опять были пивные, гостиные, встречи с поэтами и художниками, изысканные обеды, улыбки и рукопожатия.

В Амстердаме все проходило гораздо более торжественно. Студенческая газета «Propria cures» подняла большой шум по поводу приезда Верлена: на всех стенах висели афиши, объявлявшие о приезде «великого французского поэта». На вокзале Верлена встретили цветами и криками «Виват, виват!». Сам Виктор Гюго вряд ли мог бы надеяться на большее. Но вечером, выступая перед всеми этими людьми во фраках, поэт почувствовал стыд за свой пиджак из грубого сукна, за свою неуклюжесть и хромоту. Лекция оказалась не более и не менее успешной, чем первая. Студенты из обрывков речи, которые им удалось уловить, составили для своей газеты отчет о выступлении «дядюшки Поля».

Работа была закончена, и со спокойной совестью Верлен мог наконец насладиться достопримечательностями Амстердама, в частности кварталом Красных фонарей.

Вернувшись в Гаагу, Верлен, уже в качестве слушателя, присутствовал на публичной лекции мага Жозефина Пела-дана о Тайне, Искусстве и Любви. «Да, у этого моего соотечественника не все дома», — не мог не прошептать Верлен, увидев докладчика в плаще волшебника, фиолетовой блузе и кожаных сапогах. Однако поэт был рад поболтать с магом в ресторане «Руаяль» и восхищался разнообразием его гардероба, так как Пеладан надел на обед черную блузу и бархатные серебристые штаны.

На следующий день, в воскресенье 6 ноября 1892 года, издатель Блок организовал поездку в экипаже к морю в Ше-венинген. Погода стояла великолепная, и день прошел в приятной дружеской обстановке.

Рано утром в понедельник Верлен тепло попрощался с Филиппом Зилкеном, его женой и маленькой дочерью Рене, которую поэт уже называл своей крестницей и, как настоящий дедушка, усаживал на колени, чтобы показать ей альбом с японскими рисунками.

Наш поэт гордился своими победами в Голландии не меньше, чем Людовик XIV, имя которого Верлен не к месту упомянул в своем первом выступлении. Путешествие принесло Верлену девятьсот франков — маленькое, но состояние. С ребяческой радостью поэт показал красивые бумажки Эжени, и ее глаза алчно загорелись. Что же произошло потом? Точно не известно, но через некоторое время Эжени заявила, что деньги исчезли, хотя она их хорошо спрятала, никто не мог их найти…

— Исчезли? Как? Куда?

Можно представить себе изумление Верлена и последовавшую за этим вспышку ярости. Разбушевавшись, он выставил воровку за дверь, угрожая спустить ее с лестницы. Консьержка, испуганная ссорой, вызвала полицию: разъяренного Верлена отвели в участок. «Я — человек, который с триумфом вернулся из Голландии, — с горечью замечает он, — человек, которого бурно приветствовали там, за границей, и я попадаю в полицейский участок на следующий же день после возвращения, даже не выпив ни капли». Это был страшный удар. С диким остановившимся взглядом Верлен блуждал по улицам, как лунатик, неожиданно останавливаясь, чтобы обругать воображаемых прохожих или постучать палкой по тротуару. Этой же палкой он колотил стаканы мирных посетителей кафе.

— Он сумасшедший. Его надо отправить в психушку! — раздавалось вокруг.

— В психушку? Да это же моя мечта, — заявил Верлен Казальсу, — устрой меня туда.

Он уже видел себя в маленьком домике, одиноко стоящем посреди парка, неизлечимо больного, но безобидного, так что ему разрешают принимать посетителей.

— Ах, — говорил он, — какая будет замечательная визитная карточка:

                              Поль Верлен
                                     Псих
                          Приют Святой Анны^[659]