Поль Верлен

Под утро, летнею порой
Спят крепко, сном любви объяты.
Вечерних пиршеств ароматы
Развеяны зарей.

Но там, где устремились ввысь

Громады возводимых зданий,
Там плотники уже взялись
За труд свой ранний[220].

Он очень несчастен. Ему необходимо перебраться в другое место.

Однажды утром при выходе из «Академии Абсента» Рембо столкнулся со старым товарищем по шарлевильскому коллежу, Жюлем Мари, который впоследствии станет известным писателем-романистом. Артюр дал ему свой адрес, и Жюль пообещал навестить его. Рембо принял Жюля в комнате в квартале Сен-Севрен.

— Вот здесь я работаю, — сказал он, указывая на стол, на котором стояла пустая чернильница^[221].

Его последнее парижское стихотворение, датированное 27 июня 1872 года, описывает разоренную комнату молодой пары, которую Рембо вполне мог наблюдать из окна[222].

Но теперь он пишет стихи «только так, чтобы не совсем уж опускаться». Его жизнь разбита, у него больше нет надежд, нет цели. Поль покинул его, как все остальные. Моте взяли его в ежовые рукавицы и наставили на путь истинный, «глупая баба» наконец-то заполучила своего муженька. У него нет друзей, он вынужден одиноко, как прокаженный, гнить в адской жаре. Форен пытается скопить денег на мастерскую, рисуя вывески и расписывая веера. Неужели он рожден лишь затем, чтобы влачить нищенское существование? А как же «крестный путь», как же «жестокие планы»? Все это лишь глупые шутки. Над ним просто посмеялись.

Верлена стал раздражать «строгий режим», к которому его «приговорили». К тому же его не покидало чувство смутного страха: военный совет Парижа, Версаля, Венсенна и Сюрена вынес уже более восьми тысяч приговоров. По-прежнему продолжались аресты чиновников, работавших на Коммуну. Каждый день газеты публиковали новые списки. Наверняка настанет и его черед…

30 июня он прогуливался вместе с Матильдой за укреплениями и вернулся горько опечаленный:

У Сен-Дени тоска и грязь во всей округе,
Но все ж там погулять я предложил подруге;
Не в духе были мы и ссорились…[223]

Близилась развязка.

В следующее воскресенье у Матильды случился приступ невралгии, поднялась температура. Верлен предложил позвать доктора Антуана Кро. В этот день супруги не ссорились. Поль поцеловал жену и вышел. Рядом с домом он встретил Рембо.

— В чем дело? — спросил Верлен.

— Я хотел передать тебе письмо.

— Какое письмо?

Рембо ответил, что ему незачем больше оставаться в Париже: все его избегают, это совершенно очевидно. Он собирается в Бельгию, а затем дальше, открывать широкий мир. У него кончилось терпение, он все продумал и решился окончательно и бесповоротно. В письме он прощается с Верленом.

Поль попытался его уговорить, клялся, что не забыл о своих обещаниях, просил еще немного подождать, чтобы улеглись все подозрения.

— Или ты сейчас же едешь со мной, или мы больше никогда не увидимся! — отрезал Рембо.

Верлен решился:

— Едем!

Все утро и весь день Матильда ждала мужа, беспокойство ее возрастало с каждым часом. На следующий день ей стало хуже, и она попросила отца отправиться на поиски Поля. Его не было ни у Антуана Кро, ни у матери, ни у Шарля де Сиври, никто из друзей его не видел. Он не появлялся в конторе. Его не было в Латинском квартале. Оставалось лишь одно: сообщить в полицию и проверить столичные морги.

Глава VIII РАЗДОЛЬЕ В БЕЛЬГИИ (8 июля 1872 — 7 сентября 1872 года)

Я воображала, что мы — двое ребятишек, резвящихся на воле в Райском Саду, которому имя — «Печаль».

Артюр Рембо «Одно лето в аду»[224]

На Северном вокзале беглецы сели на последний вечерний поезд в Аррас и прибыли в пункт назначения на рассвете следующего дня. Разумеется, они могли сразу сделать пересадку и отбыть в Брюссель, но предпочли не спешить. Верлен наверняка запланировал несколько визитов, цель которых очевидна: надо было отблагодарить людей, которые приютили Рембо в феврале и обратиться за материальной помощью к знакомым и родным — друзьям были нужны деньги. «Мы быстренько прошлись по городу, — рассказывает Верлен, — и решили позавтракать в привокзальном буфете, дожидаясь часа, когда проснутся те люди, которые могли бы по-дружески принять нас и которым это не доставило бы особого беспокойства»^[225]. Еще не пробило и 9 часов утра.