Поль Верлен

Тогда он решил продолжить начатое письмо, но уже в другом тоне: «Для начала, в твоем письме ничего позитивного. Твоя жена не приедет или приедет через три месяца, три года. Что касается смерти, то я тебя знаю. Так в ожидании жены и смерти ты будешь беситься, скитаться, всем надоедать».

Он должен подумать, понять, в чем на самом деле заключается его интерес! Он должен прозреть:

«Только со мной ты можешь быть свободен, и потому я обещаю тебе быть отныне добрым, сожалею о всех моих ошибках, а все мои помыслы отныне чисты, и я люблю тебя; если ты не хочешь возвращаться, я могу приехать у тебе, ты совершаешь преступление и будешь раскаиваться в нем в течение долгих лет, расплачиваясь за свою ошибку утратой какой бы то ни было свободы и несчастьями более страшными, быть может, чем те, что ты уже пережил. Подумай, кем ты был до встречи со мной».

«(…) Конечно, если твоя жена вернется, я не буду компрометировать тебя своими письмами — я просто больше никогда тебе не напишу.

Одним словом: возвращайся» — и т. д.

Если он не получит известий, добавляет он, в понедельник вечером уедет в Париж, где Форен будет передавать ему почту.

Отправимся же вместе с Верленом в Брюссель. Само собой разумеется, по доброй памяти он остановился в «Льежском Гранд Отеле». Именно здесь он начнет свою жизнь заново — или завершит ее.

Все в порядке. Он известил Матильду, что если ее не будет в Брюсселе 7 июля самое позднее в полдень, он пустит себе пулю в лоб. И пусть не вздумает опоздать на поезд — иначе в Брюсселе она найдет труп!

В пятницу 4-го числа он методично выполняет следующий пункт своего плана, уведомляя о своем трагическом решении мать («На всякий случай, прощай — твой любящий сын»), предупреждает г-жу Рембо и подтверждает телеграммой свое письмо Матильде.

На следующий день, в субботу, он случайно встретил на улице юного двадцатилетнего художника Огюста Муро, крестника своей матери. Его отец, комендант Муро, был непосредственным начальником отца Поля в Меце.

— Так вы в самом деле покончите с собой? — скептически спросил юноша.

— Да, я твердо решил это сделать.

— Но ваша история просто безумна! Из-за женщины не кончают жизнь самоубийством!

Он посоветовал Верлену, если ему надоела жизнь, закончить ее на военной службе, сражаясь за благородную идею: пусть он поступит добровольцем в армию дона Карлоса^[292] и выступит в ее рядах против Испанской Республики. Добровольцы могли записаться туда в посольстве Испании. Верлен не стал ничего обещать, но сам для себя решил, что его друг прав: жизнь не кончают самоубийством из-за такой женщины, как его жена, которая даже в этом случае малодушно и спокойно осталась бы дома. Хитрость, которую он задумал, была просто смешной. Что касается сражений против Испании, то такая замена была вполне возможной, но он a priori не испытывал по этому поводу особого воодушевления.

Он перечитал письмо Рембо. Он тоже наверняка не ошибался, говоря об ожидающем его рабстве. Итак, провал! Он все забудет и вернется в Лондон, где, была не была, будет вести жалкое существование. Тогда он написал записку своей квартирной хозяйке, миссис Смит, с просьбой позаботиться о его вещах, пока он не вернется.

Покамест же он продолжал игру. В воскресенье 6 июля обо всем был извещен Лепеллетье («Мой милый Эдмон, я умру…»). Он должен что-то сделать, повидать адвоката Верлена и г-на Истаса, убедить их в том, что все, что он делает, он делает из любви, а не из страха перед судом. Он сообщает ему — это, по его мысли, должно было окончательно убедить Лепеллетье, — что его мать с ним и умоляет его отказаться от зловещего плана («Боюсь, ей это не удастся», — добавляет он). Второе письмо было написано в тот же день и адресовано полковнику Матусевичу в Лондон в надежде узнать что-нибудь о Рембо. Он подтверждает, что ждет жену, «НО, — уверяет он, — ОНА НЕ ПРИЕДЕТ!» Он рассчитывает вступить в карлистские войска, находя, что «слишком глупо убивать себя просто так». Пусть он попросит Рембо прислать ему его пожитки и рукописи и рассказать, как у него дела. «Меня это очень интересует (и не надо мерзких шуток!). Видит Бог, сейчас не до шуток!^[293]»

Наступил роковой понедельник. Городские башенные часы пробили полдень. В своем номере в «Льежском Гранд Отеле» Верлен ждал, не питая особых иллюзий, но и не имея под рукой пистолета.

Дверь так и не открылась.

Итак, наступил час принятия исторических решений. Каких именно? Поль не знал.

На почте его ждали два письма — одно от Рембо, второе от его матери. Артюр, прочитав записку Поля, адресованную миссис Смит, в которой говорилось о его скором возвращении, выражал удивление: «Ах, ты хочешь вернуться в Лондон! Ты еще не знаешь, какой тебе окажут прием! Какие лица будут у Андрие и у всех остальных, когда они снова увидят нас вместе!»