Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди

Давно подъем остался позади. Следы трудного, но славного пути все больше заметает снег. Скоро их совсем не станет видно. С гребня, из-за кустов голого боярышника, куда завезены тачки, ребята смотрят назад, под уклон. Они печальны, но думают вовсе не о своих ссорах и обидах. Трудный путь их еще больше сроднил, хотелось бы и дальше идти вместе, а тут не вовремя Петя объявил, что эта остановка будет у них прощальной: отсюда мартыновцы повернут с порожней тачкой домой, а Петя с Колей и Димой повезут груз в город.

— Петро, почему нельзя сделать так, как Даня говорит, — всем вместе довезти груз? Троим нам с ним не справиться, дорога становится тяжелей, — сказал Дима.

Снег стал падать быстрее. Туман все сильнее нависал над лощинами, над желтыми берегами Забурунного яра. Воздух все больше наполнялся сыростью. Можно было ожидать, что снег сменится дождем.

— А почему Зине и Дане нельзя ехать с нами до места? Переночевали бы у нас, отдохнули, а потом мы бы их проводили. И все было бы так, что лучше не придумать, — вздохнул Коля.

Петя молчал. Если бы не надо было выполнять наказа старого плотника, то и он бы предложил то же самое, что предлагали его друзья.

Зина угощала оладьями из голубой кастрюльки ребят, усевшихся между тачками, и, стараясь дать больше Коле и Диме, говорила:

— Берите, берите: вам надо хорошо подкрепиться.

И Петя понял, что она согласна с ним: все надо делать так, как распорядился старик.

Даня, кинувшись к Пете, горячо спросил его:

— Петро, друг ты мне?! Почему же не разрешаешь помочь вам по-настоящему? Может, боишься, что мы с Зинкой по такой погоде растаем?

— Я не боюсь, что вы растаете, — не сразу заговорил Петя, — но делать буду так, как велено, — и он стряхнул с себя минутную задумчивость, которую товарищи сочли за колебание.

— Старик далеко отсюда. И ты, Петька, не знаешь, что бы он сказал, если бы видел, что у Николая паров не хватает, — сказал Дима, державший на ладони стопку оладий, которых он еще и не попробовал.

— Да при чем тут пары? — сердито отмахнулся Коля и осторожно обратился к своему другу: — Петечка, а может, и правда, что старик сейчас сказал бы другое? Может, ты из-за характера немного заупрямился?

Но Зина уже начала перетаскивать мешки с мартыновской тачки на городскую, всем своим видом показывая, что спорить нечего. Петя стал помогать ей.

Даня, Коля и Дима, невеселые, по-прежнему сидели на снегу.

— Все-таки жалко, что нет старика… — вздохнул Дима.

— А он может и появиться, — не отрываясь от дела, сказал Петя.

— Ты так говоришь, как будто видишь его своими глазами? — насмешливо спросил Коля и поднялся. Взглянув через низкие кусты боярышника, он сейчас же опустился на корточки перед Димой и Даней и растерянно зашептал: — Старик идет. Давайте скорей дело делать. Оладьи можем положить на этот камешек.

Когда Иван Никитич вывернулся из-за кустов боярышника, уже все ребята трудились около тачек.

— Работа сделана правильно. А ты, чернявый, почему невесел? — спросил Даню старый плотник.

— Друзья пойдут в одну сторону, а мы с Зиной — в другую… На прощанье хоть бы песню затянуть. Так нельзя же, — сказал Даня.

— Где же ее, песню, и затянуть, если не здесь и не по такой погоде? В Мартыновке староста не дозволяет, там полицая надо остерегаться, там фашисты могут услышать, а песня сама рвется наружу! — усмехнулся Иван Никитич.

Он был оживлен и весел, потому что Петя и его друзья справились со своей задачей и он поспел к ним вовремя. В глубине души он теперь смеялся над тем, как вместе с захарьевским фашистским сельхозкомендантом на легкой тачанке домчался по грейдеру, от восемнадцатого километра почти до самого Забурунного яра. Правда, фашистского начальника, сидевшего в тачанке, приятно покачивало, а его, Ивана Никитича, примостившегося зайцем на рессорах, сильно трясло, но за эти неудобства, как и за то, что комендант под конец дороги кнутом рассек ему мочку уха, за все это потом непременно отплатится… С этими мыслями старый плотник оттащил порожнюю мартыновскую тачку в сторону, где лежала груда плоских камней, снял с нее колесо и начал выпрямлять немного согнутую ось. Он все прыгал на нее, но был легок и ничего не мог сделать.

«Кажется, надо немного отдохнуть», — подумал он и хотел было присесть на оглоблю тачки, когда вдруг услышал невысокий и хрипловатый голос Дани, затянувшего песню. Из-за кустов, с низинки, на которой кружилась метель, голос запевалы был чуть слышен и напоминал не то приглушенное звучание какого-то старинного инструмента, не то едва уловимое жужжание шмеля. Но звуки этого слабого голоса доносили слова песни с такой ясностью, что сама песня становилась похожей на выразительный рассказ:

Каховка, Каховка — родная винтовка…
Горячая пуля, лети!

«Нет! Отдыхать мне не время, — сказал себе Иван Никитич. — У такой песни сейчас много врагов найдется. Эту песню надо поберечь». И он торопливо взобрался на ближайший курганчик и, убедившись, что и на дальних подступах у песни нет врагов, ходил взад и вперед и слушал.