Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди

В спешке и темноте все дороги неровны. К тому же Мише все время приходилось думать о Гаврике, и он часто спотыкался. Мишу тревожила мысль, что он забыл сделать товарищу какое-то нужное предупреждение и никак не мог вспомнить, какое именно.

Секретарша собиралась ставить последнюю точку и печать на наряд. Усталый Миша, считая свое дело завершенным, еще более стал беспокоиться о Гаврике.

Секретарша дважды спросила Мишу, где его товарищ?

Миша не услышал ее вопроса.

— Ты, мальчик, должно быть, много денег выиграл и не знаешь, как с ними быть?

Миша не мог признаться, что в это время он с упреком думал о себе: «И как это я не предупредил Гаврика, что носок у его правого сапога ощерился?.. Чтобы по бурьянам и по камням не вздумал ходить!»

* * *

Темнело. Загорались над Миусом одинокие звезды и прятались под покровом низко клубившихся облаков, когда Гаврик пришел на станцию. Убедившись, что Миши там не было, он прошел мимо станционных построек и заметил, что невдалеке тяжелым нагромождением возвышались стянутые сюда подбитые танки. Гаврик взобрался на самый высокий из них и через железнодорожные пути, через эстакады и длинные амбары смотрел на пешеходные стежки, что тянулись из Петровского на станцию.

Уже пришел и ушел девятичасовой рабочий поезд. Проводив его, Гаврик опять взобрался на танк и стоял там, с тревогой ожидая Мишу.

Гаврик свистал, но свист его заметно менялся, постепенно переходя от бодрого и веселого к задумчивому и, наконец, к грустному… И вдруг, как это и должно было случиться, уже потерявший надежду Гаврик услышал особенный ответный свист, какой мог сорваться только с губ Миши. Миша свистал так, что было ясно — дела у него хороши и на сердце весело.

— Гаврик, а я тебя уже давно вижу! Я сразу догадался, что на башне это ты!

— Миша, а я знал, что ты непременно подойдешь к танкам! — крикнул Гаврик, пытаясь скатиться с башни на землю.

— Постой! Постой! — остановил его Миша. — Я тоже хочу взобраться. Нам надо посидеть там вместе.

Они уселись на башне танка. Рассказали друг другу о том, как трудно было каждому в дороге.

— Заботы большие были, — вздохнул Миша.

— Действовали самостоятельно, — сказал Гаврик и тоже облегченно вздохнул.

Они осмотрели пробоину фашистского танка, сошли с него и направились на станцию искать дежурного.

* * *

Станция уцелела от войны, но все здесь живо напоминало о недавнем хозяйничании фашистских захватчиков. Эстакады, маленький перрон, похожий на все перроны степных станций, железнодорожные пути — все было погружено в темноту облачной и ветреной октябрьской ночи. Лишь в самой большой комнате, где раньше пассажиры покупали билеты, тускло светила керосиновая лампа. От ее света в комнате становилось неприглядней и неуютней: сразу видно было, что помимо голых, грязных, потрескавшихся стен, тут ничего не осталось…

Осеннему степному ветру легко было находить входы и выходы — дверей не было, а крыша и потолок зияли широкой пробоиной. Сквозняк вкривь и вкось гонял по комнате свои извилистые холодные струи, пугая пламя лампы.

Ожидавших было мало, десять — двенадцать человек. Эго были женщины-колхозницы. Мише и Гаврику узнать в них колхозниц не представляло особого труда по одежде, удобной и для дождливой, и для морозной погоды, для работы топором, лопатой и за рулем трактора и комбайна.

Колхозницы стояли около самой стены, где меньше дуло. Миша и Гаврик, переступив порог, стали присматриваться, нет ли здесь человека в железнодорожной форме, чтобы спросить его, скоро ли придут платформы за камнями, и потом уж найти дежурного, добиться у него разрешения проехать до разбомбленного моста.

Одна колхозница рассказывала, как по книге читала:

— Теперь каждая баба для бригады капитал. А, думаете, не правда?

Но никто с ней не спорил и не собирался спорить, и она продолжала:

— Колхозница запрет детишек в чертовом доте, а сама в поле — окопы, траншеи зарывать, сорняки косить, жечь… Наш-то председатель долго решал — посылать или не посылать за картошкой. Таки послали нас двух и вот хлопца на придачу… Да ты, Трушка, случаем не замерз? — неожиданно спросила она.

Миша и Гаврик увидели мальчика в дубленом длинном полушубке, в высокой, конусом, шапке, нахлобученной на уши. Он был значительно меньше Миши и Гаврика, но в торчащей шапке и в высоко подпоясанном полушубке, с мешком за поясом он походил на молчаливого старичка.

— Это соседкин. Четвероклассник, — пояснила словоохотливая колхозница. — Маленьким, что в первом и во втором, построили флигелек, учатся, а те, что постарше, помогают: одни — в поле, другие — дома.

— Теперь и с малых большой спрос, — заметила другая колхозница. — Вот те, видать, сами себе план составляют, — указала она на Мишу и Гаврика.

А Миша и Гаврик с озабоченным видом подходили то к одной, то к другой боковой двери, пробуя их открыть. Они искали железнодорожника, искали самого старшего на этой станции.

— Не дергайте, закрыто. Если нужен дежурный, то идите вдоль линии, подальше идите, — объясняла словоохотливая колхозница. — Увидите костер, — там много людей… камни грузят на платформы…