Полдень 23 век. Возвращение Тойво

В конце двадцатого века один исследователь писал не без юмора: «…Если бы все больше и больше клеток вашего мозга заменялись интегральными микросхемами, запрограммированными так, чтобы их характеристики входа-выхода были идентичны заменяемому элементу, вы по всей вероятности сохранили бы способность говорить точно так же, как и сейчас, за исключением того, что постепенно перестали бы что-либо иметь под этим в виду. То, что мы, сторонние наблюдатели, все еще принимали бы за слова, для вас стало бы просто некоторым шумом, который заставляют вас издавать ваши микросхемы».

История с Массачусетской Машиной действительно страшная и Бромберг, пожалуй, и в самом деле слишком усердствует, высмеивая ее создателей за «переполох, который они устроили со всем этим минированием, колючей проволокой и прочими «судорожными телодвижениями», как он выражается. Но испуг их был вполне оправдан, потому что Массачусетская Машина слишком хорошо начала имитировать разум, причем нечеловеческий. Более того, она за те четыре минуты, которые ей удалось проработать, видоизменила свою программу и почти успела наладить конвейерную сборку киборгов во всепланетном масштабе, переключив на себя энергетические ресурсы почти всей Северной Америки и на глазах у ошеломленных исследователей начала зарождаться и набирать силу новая, нечеловеческая цивилизация Земли. Интересно, что создатели этой Машины испугались именно того, за что сами так долго ратовали. Как говориться, за что боролись, на то и напоролись. Ведь по сути ЭмЭм начала реализовывать их собственный идеал. Ее незадачливые создатели в эти четыре минуты ясно осознали, что людям в мире киборгов не будет места. Либо они, либо мы. Такова была альтернатива. Если бы Машину не смогли остановить, можно предположить, что последствия для человечества были бы весьма плачевными. Возможно, сейчас мы жили бы уже на планете киборгов. А людей как «существ низшего толка» она бы в лучшем случае согнала в резервации, а в худшем распорядилась бы уничтожить, следуя своей нечеловеческой логике, за ненадобностью. Недаром Мировой Совет наложил строжайший запрет на дальнейшие разработки в этой области.

И все же, несмотря на все это, ума и сознания у Массачусетской Машины отнюдь не прибавилось. Железо осталось железом.

— Да, Ростислав, — сказал я, — абсурдность киборгизации человечества сейчас представляется вполне очевидной, чего не скажешь о генетике. Когда сестры Наталья и Хосико Фуками начали эксперименты с фукамизацией и растормаживанием гипоталамуса, а Освальд Амудсен сделал прорыв в генетике, многим тогда казалось, что человечество обрело новую «панацею».

— Но ведь и генетика, Максим, имеет дело с самым внешним, поверхностным уровнем человека, с его физическим телом. Не гены определяют его «высшую нервную деятельность». Гены являются только самым внешним, материальным выражением сложнейшего взаимодействия этой многомерной структуры человека, которую упускает из виду традиционная наука. Меняя один ген, в нашей попытке «улучшить» человека или избавить его от какой-то болезни, мы затрагиваем бесчисленные многоуровневые связи сложнейшего творения сверхразумного Ноокосма и, на самом деле, всегда меняем «что-то еще», о чем мы в данный момент понятия не имеем, и что может «аукнуться» нам лишь много лет спустя, в каком-нибудь пятом поколении. Что и произошло в случае с фукамизацией и растормаживанием гипоталамуса? Как говорил Эдуард О. Вильсон: «В наследственности, как в окружающей среде, нельзя сделать что-то одно. Когда ген меняется в результате мутации или заменяется другим, очень вероятно возникновение побочных и, быть может, неприятных эффектов».

— А помните монографию Джона Тосивилла «Человек дерзкий», Ростислав? Она упоминается в моем первом мемуаре. Похоже, Тосивилл одним из первых обратил внимание на кризис, в котором оказалась технократическая цивилизация и на попытку технократов выйти из этого кризиса путем грубого вмешательства в организм человека.

— Да рассуждения Тосивилла о Человек Дерзком и необходимости исследования психокосма человека, как главного приоритета, заслуживают самого серьезного внимания. Опасность всех этих «научных» экспериментов по «улучшению» человека всегда состояла в том, что ментальный ограниченный человек, такой какой он есть, действительно превращается в Человека Дерзкого, когда решает некими «внешними техническими средствами» создать нечто большее, чем человек. Но пока он живет внутри пределов своего ограниченного ментального знания, все, что он может создать, непременно будет нести в себе возможность опасной ошибки. Мы не знаем, каковы будут последствия наших дел завтра, послезавтра, через век или тысячелетие. Даже если кому-то кажется, что назрела необходимость для создания лучшего человечества, «технократические», евгенические и генетические манипуляции не могут быть решением. Решение не в том, чтобы создавать «сверхчеловека» внешними средствами, но в том, чтобы становиться «сверхчеловеком» посредством изменения сознания и в прорыве к Сверхразуму Ноокосма.