Полдень Брамы

В квартире, где он снимает комнату, давно не топят, а все электронагреватели перегорели в незапамятные времена, поэтому, когда он подходит к окну и распахивает створки, температура в комнате в первые минуты почти не меняется.

Медленно в раскрытый проем входит треугольник оголенной плотной январской стужи.

Лоб и виски становятся мраморными.

Медленное время и обнявший со всех сторон ледяной мрак, и вознесенность шестнадцатого этажа дарят легкое чувство. Словно роняешь себя, будто в воздушный простор, в свободу, и свобода заменяет постепенно мышцы, кости, голосовые связки, глаза.

Расплетаются за спиной астральные узы, рвутся, мелодично всхлипнув, зодиакальные сети. Кармический панцирь, прочный, как черепашья броня, рассасывается, исчезает…

Но анестезия холода и высоты недолговечна.

В конце концов окно приходится закрыть.

И тогда — прежняя молитва. Просьба. Требование. Заунывный долбеж по высочайшему темени.

— Господи, я не хочу больше участвовать в Твоей игре.

Ни в какой роли. Ни злодея, ни отупевшего от боли страдальца, ни героя, ни творца, ни кинозвезды. Не хочу танцевать, насильно подхваченный твоим шалым ритмом.

Со всем своим нытьем и неврастенией я нужен тебе, я знаю, как нужен умиротворенный святой, эксцентричный гений, мычащий имбецил в психиатрической клинике. Все мы нужны Тебе — Твои глиняные куколки. Твоя фантазия. Твое порождение. Ты лепил нас с любовью, с разгоревшимися глазами, даже меня. Но я не хочу больше.

Отпусти. Надоело оттенять своим мраком прозрачно-кротких, тихо улыбающихся ангелов, любимых детей Твоих. Их оперение ослепительней на моем фоне, я знаю, это красиво смотрится с верхней точки, я знаю, но я не хочу.

Отпусти меня насовсем!

Если нельзя уничтожить душу — божественную искру, энергию Твоего выдоха — тогда распыли ее! Разбей на миллион брызг, миллион крохотных душ, миллион самоцветов: огнистых сердоликов (ярость моя), темных ониксов (тоска моя), голубых сапфиров (нежность моя), синих лазуритов (мысль моя)… Пусть заискрятся камни, я же — как целое — исчезну. И Ты будешь играть живыми, переливчатыми брызгами, любоваться, перебирать их в пальцах… но не моей осипшей от крика, скучной, полинявшей душой.

Отпусти.

Рамакришна, попроси хоть ты за меня…

Он похож на пластинку с парой-тройкой мелодий, этот жалобный, бородатый неврастеник. Он много читал. Но вся мудрость мира, сконцентрированная в бумажных бабочках-цитатах, пришпиленных к обоям, не может помочь ему.

Порой иные из этих фраз он перепечатывает на машинке заглавными буквами.

АТМАН ЕСТЬ БРАХМАН.

Если вдуматься в смысл этих слов, то кого он, собственно говоря, молит? Так занудливо, монотонно молит отпустить его? Самого себя?..

Это напоминает коан — дзенское орудие высвобождения. Неразрешимую логическими путями загадку.

Жалко, что нет поблизости дзенского Учителя — сухонького, быстрого старичка с насмешливыми глазами и тростниковой палкой.

Палка внутри полая, но, несмотря на это, удар ее по голове часто достигает желаемых результатов.

По темной, угрюмой, нелепой голове, начинающей лысеть на макушке.