Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

У здания суда я пережила то же, что и остальные, — с той разницей, что самого разгула страстей я не видела, так как рано ушла в ясли за ребенком. Но в тот же вечер разные люди звонили мне, сообщая новости с процесса, и говорили, что у суда творится что-то страшное. На следующий день все тоже были полны переживаний вчерашнего вечера. О трех днях, проведенных нами у суда, Илья Габай рассказал очень точно, причем свойственная ему эмоциональность[11] усиливает прав дивость рассказа: здесь не только факты, виденные нами, но и чувства, пережитые всеми нами.

Я хочу сделать только три дополнения к его рассказу.

1. Об информации, об иностранных корреспондентах и о гражданине Романове. Илья упомянул, что скудную информацию о происходящем на процессе мы на этот раз получали от иностранных корреспондентов. К ним время от времени выходил Романов из отдела печати МИДа, «случайно оказавшийся на процессе», и коротко их информировал. Потом он стал изредка вводить их по двое-трое в здание суда, где проводил краткие пресс-конференции зампредседателя Мосгорсуда Алмазов. Цена «информации» Романова ясна из его слов о том, что он не слышал, чтобы демонстрантам инкриминировались тексты лозунгов, — это было сказано к концу второго дня, когда прошло все судебное следствие. Цена пресс-конференциям Алмазова тоже невысока. Тогда вся западная пресса напечатала его заявление, что ссыльным будет предоставлена возможность работать по специальности. Наивная пресса! Органы, исполняющие приговор, в том числе и ведающие ссыльными, находятся в системе МВД, а не суда — заявление Алмазова их ни к чему не обязывает. И его ни к чему не обязывают обещания, исполнение которых от него не зависит.

2. О свидетеле Давидовиче. Можно подумать, что я так усиленно упоминаю этого свидетеля потому, что именно с ним столкнулась во время дознания. Это не так. Разные люди, присутствовавшие в зале суда, говорили о Давидовиче с отвращением. Его наглость во лжи, высокомерная уверенность, что он может сказать любую нелепость, а поверят все равно ему, — запомнились всем. А на третий день, когда остались только последние слова и приговор, свидетелей не пустили в зал: «нет мест». Пришла Ястреба (кто-то накануне показал мне ее), высокая нескладная девушка, а может быть, не нескладная, а неуютно чувствовавшая себя среди нас. Ее не пустили, и она быстро ушла. Саня Даниэль говорил мне про нее: «Она совсем не сочувствует вам, она определенно против. Но это такая девочка, которую мама приучила, что всегда надо говорить правду. И она говорит правду и не понимает, как это тут же говорят откровенную неправду». Это последнее относилось как раз к показаниям Давидовича. Так вот, Ястреба ушла, а Миша Леман, которого тоже не пустили, остался у здания суда. И тут пришел Давидович, которого пропустили в здание, не моргнув глазом. «Миша! — заорал кто-то, может быть, даже я. — Давидовича пустили». Миша тут же ринулся следом, размахивая свидетельской повесткой. Пришлось не пустить и Давидовича. Он отошел, и тут же к нему подошел один из адъютантов «Александрова» — и они пошли вдоль забора по набережной, в сторону следующего переулка, откуда был второй вход во двор суда. Тот самый вход, через который проходили все «зрители», оперативники, тот вход, куда подъезжал воронок. Но тут толпа возмущенных пустилась вслед этой паре. Они тихо посовещались на ходу и, видно, решили не обострять положения. Давидович простился со своим сопровождающим и ушел в сторону Садового кольца. Известен адрес Олега Давидовича: Коми АССР, ст. Ветью, в/ч 6592. На станции Ветью расположены лагеря строгого режима.