Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

Здесь не место исследовать тернистый путь, которым идет Чехословакия с 21 августа 1968 года. Я лишь хочу еще раз напомнить слова чешского студента: «Помните о Чехословакии и тогда, когда она перестанет быть газетной сенсацией». В моем отношении к этой стране и к ее героическому народу ничего не меняется, какие бы люди ни стояли там во главе партийного и государственного аппарата. Так же, как я не могу возненавидеть Польшу и поляков за то, что польские войска были введены в Чехословакию. Так же, как я могу лишь горько сожалеть о том, что мой народ, десятки наций, населяющих мою страну, сделаны соучастниками преступления. Не только выразить боль своей совести, но и искупить частицу исторической вины своего народа — вот, мне кажется, исполненная цель демонстрации.

В Чехословакии первое известие о демонстрации появилось в «Руде право» 26 августа. Позднее стало известно мое письмо. Говорят, в Карловом университете оно развешивалось как листовка. Перепечатывая официальное сообщение ТАСС о суде над «нарушителями общественного порядка на Красной площади 25 августа 1968 г.», некоторые чехословацкие газеты сопровождали его ссылкой на сообщения других агентств, согласно которым речь идет о группе интеллигентов, протестовавших против ввода войск пяти стран в Чехословакию.

Студенты Карлова университета направили в Советский Союз (не знаю, в какую инстанцию) петицию с требованием освободить осужденных участников демонстрации. Мне не раз передавали приветы из Чехословакии — от отдельных граждан, от Союза чешских писателей. Кому-то в Праге сказали: «Если б не демонстранты с Красной площади — мы бы вообще ни с кем из вас, русских, разговаривать не стали»[20].

Лучший ответ всем, кто сомневался в необходимости нашей демонстрации, — письмо Анатолия Якобсона. Анатолий Якобсон — человек поразительного таланта не только профессионального (блестящий переводчик, любимый учитель, глубочайший литературовед), но и человеческого, душевного. Насколько я знаю, он был потрясен тем, что не знал заранее о демонстрации и не принял в ней участия. Его письмом я и хочу закончить эту книгу.

Предварительное примечание: в фактической части Якобсон основывался на моем письме, и так же, как у меня, у него отсутствует один лозунг, а текст другого приведен не совсем точно.

Письмо Анатолия Якобсона

25 августа 1968 г. семь человек: Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Виктор Файнберг — вышли на Красную площадь, к Лобному месту, и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу».

Охранники в штатском с грязными погромными выкриками бросились на демонстрантов, некоторых избили и всех затолкали в машину. Затем — Лефортовская тюрьма, следствие, и скоро демонстранты предстанут перед судом по обвинению в «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок», за исключением Горбаневской и Файнберга, которых властям угодно считать невменяемыми.

О демонстрации узнали все, кто хочет знать правду в нашей стране; узнал народ Чехословакии; узнало все человечество. Если Герцен сто лет назад, выступив из Лондона в защиту польской свободы и против ее великодержавных душителей, один спас честь русской демократии, то семеро демонстрантов безусловно спасли честь советского народа. Значение демонстрации 25 августа невозможно переоценить.

Однако многие люди, гуманно и прогрессивно мыслящие, признавая демонстрацию отважным и благородным делом, полагают одновременно, что это был акт отчаяния, что выступление, которое неминуемо ведет к немедленному аресту участников и к расправе над ними, неразумно, нецелесообразно. Появилось и слово «самосажание» — на манер «самосожжения».

Я думаю, что если бы даже демонстранты не успели развернуть свои лозунги и никто бы не узнал об их выступлении, — то и в этом случае демонстрация имела бы смысл и оправдание. К выступлениям такого рода нельзя подходить с мерками обычной политики, где каждое действие должно приносить непосредственный, материально измеримый результат, вещественную пользу. Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы (для нее, кстати сказать, нет условий), а явление борьбы нравственной. Сколько-нибудь отдаленных последствий такого движения учесть невозможно. Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не для чего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить.

Лев Толстой писал: «Рассуждения о том, что может произойти вообще для мира от такого или иного нашего поступка, не могут служить руководством наших поступков и нашей деятельности. Человеку дано другое руководство, и руководство несомненное — руководство его совести, следуя которому он несомненно знает, что делает то, что должен». Отсюда нравственный принцип и руководство к действию «не могу молчать».