Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

Любовь моя, в каком краю

– уже тебя не узнаю —

какие травы собираешь?

И по бревну через ручей,

сложивши крылышки, на чей

призыв навстречу выбегаешь?

Твоя забытая сестра

не на ветру, не у костра —

в глухой тюрьме заводит песню

и, тоже крылышки сложив,

щемящий оборвет мотив,

когда уйдет этап на Пресню.

Январь 1970, Бутырская тюрьма, следственная камера Из книги «Побережье», цикл «Тюремные стихи»

Вздохнет, всплакнет валторна электрички,

недостижимый миф.

По решке [24] проскользнет сиянье спички,

весь мир на миг затмив.

Вспорхнет и в ночь уносится валторна.

Пути перелистать,

как ноты. О дождливая платформа, [25]

как до тебя достать?

Пустынная, бессонная, пустая,

пустая без меня,

и клочья туч на твой бетон слетают,

как будто письмена,

и, хвостиками, точками, крючками

чертя по лужам след,

звенят они скрипичными ключами

ушедшей вслед.

Июль–сентябрь 1970Из книги «Побережье», цикл «Тюремные стихи»

А завтра здесь не сыщешь и следа

от тени, что вдоль стен за мной скользила.

Я улыбаюсь, горькая слеза,

как льдинка, на зрачке моем застыла.

Как в домике игрушечном слюда

не позволяет глянуть сквозь оконце,

так ничего нельзя прочесть с лица,

в котором прежний день уже окончен,

а новый загорится не теперь,

и след слезы не слышен и не виден,

и лишь метель раскачивает дверь,

в которую мы все когда-то выйдем.

Январь 1971. Бутырская тюрьма, больничка,накануне отправки в КазаньИз той же книги, из того же цикла

В малиннике, в крапивнике, в огне

желания, как выйдя на закланье,

забыть, что мир кончается Казанью

и грачьим криком в забранном окне.

Беспамятно, бессонно и счастливо,

как на треножник сложенный телок…

Расти, костер. Гори, дуга залива.

Сияй впотьмах, безумный мотылек.

Из книги «Перелетая снежную границу»(Париж, 1979), тетрадь «Не спи на закате» (1974)

Тень мой, стин мой, тихий стон

струн, натянутых на стены,

камерная музыка

и казарменная брань.

Я и до сих там брожу,

брежу, грежу и тужу,

в ту же сдвоенную решку

зачарованно гляжу.

Все свое ношу с собой:

этажи в пружинных сетках,

вечное отчаянье,

ежедневное житье.

Только тень в стране теней

все яснее и плотней,

и сгущается над нею

прежний иней новых дней.

Из той же книги, тетрадь «Долгое прощание» (1975)