Полдень сегодняшней ночи

– Да, сержант, да и еще раз да. Этот, прости бесе, паршивый человечишка сделал то, чего не добились мы с тобой, милейший вояка, и вся наша дикая дивизия. Он уложил двух витязей и двух дружинников, не потеряв никого из своих.

– Как же так… Как же он их… Ваше мракобесие!

– О, заслуженный защитник отчизны! Пусть сердце твое возрадуется. Хоть чего-то не знает начальство, да и признается в этом само. Когда такое было? А, военный? Я не знаю, сержант, какого джокера из какого потайного кармана вынул наш коллега. Доклад его был краток, а на таком расстоянии мысли Глотки от меня закрыты. Не знаю. В честь такого успеха с тебя все прежние грехи – долой…

– Служим темному князю!

– Полно. А для Глотки добьюсь майорского чина. Хорош, капитан, видит бес, хорош.

Февда не исполнит своего обещания. К тому времени, когда у него появится возможность вписать Песью Глотку в наградной приказ, тот сделается совершенно бесполезен…

* * *

Сначала Мечников осознал отсутствие собеседника за столом и только потом услышал грохот падения. Бойков научил-таки его кое-чему. Руки-ноги-туловище, не обращаясь за помощью к сознанию, опрокинули стол, закрывая себя с той стороны, откуда пришла пуля, они же подтащили поближе тело Симонова. Сознание включилось позднее, когда понадобилось сортировать факты: снайпер, это был снайпер; Петровичу, если еще жив, не стоит лежать под выстрелом – добьют. Какое там – жив! Пуля попала в висок и снесла половину черепа… Тело ангела не прочнее человеческого. Закончилась его шестьсот двадцатая жизнь, она же первая в присутствии младшего витязя Павла Мечникова.

Связь все надрывалась, потом заглохла. Павел сам набрал код и вызвал воеводу.

…Бойков прибыл через четверть часа в сопровождении всей ударной группы. Не глядя на взволнованную милицию, отдал несколько распоряжений кошмарно деловым тоном. Потом погасил милицейское раздражение неким право имеющим удостовереньицем и хитроумной бумажкой. Подобно какой-нибудь ядовитой твари из мира насекомых бумажка носила отпугивающую окраску в виде грозной печати. Милицейский чин бодро взял под козырек, осведомился насчет не требуется ли помощь и скоренько убыл. Какой ему резон поднимать с земли лишнее дело? Эти, крутые, им платят побольше, пускай возятся… Своего, знаете ли, хватает. Секретная, говорите, у вас операция? Понимаем. Желаем всяческих успехов.

Дружинники изобразили несколько ритуальных танцев, какие всякий опер исполняет на месте происшествия, потом погрузили тело Петровича в пикап и сели там же, рядом.

Мечников хотел было рассказать воеводе, что за нелепость вышла у них тут. Бойков остановил его. Павел собрался за руль, но и этого не позволил ему воевода. Жестом указал, мол, давай в кабину, на соседнее место. Поехали. Бойков поворачивается к нему и осторожно так говорит:

– Не столь уж важна его смерть. В подавляющем большинстве случаев мы возвращаемся в Срединный мир. Наверное, лет через семнадцать-двадцать ты опять сможешь поговорить с ним… если самого, конечно, не выбьют.

– Я понимаю. На войне как на войне.

– Петрович еще повоюет с нами.

– Да, помню. Другого следует бояться…

Бог весть, для чего воеводе понадобился весь этот разговор. Павел хоть и неопытная еще рыба, но успел твердо усвоить, в какой воде обитает. Бойков разглядывает его лицо. Скептически поджимает губы. Ладно, – как видно решает он, – чему быть, того не миновать. И говорит:

– Полчаса назад на станции «Маленковская» они выбили Машеньку и обоих дружинников. У тебя за спиной все, что от них осталось.

– Как? Как же так? Как же все это… – зря старался минуту назад и полминуты назад и несколько секунд прежде этой фразы воевода. Машенька утратила тело – и фрегат «Мечников», сорвав якоря, стремительно пошел на скалы. Бойков попытался еще разок внятно объяснить ситуацию:

– Их машину обстреляли из нескольких автоматов и гранатомета. Лучше не смотреть…

– Почему ты не отпустил меня? Почему ты не отпустил меня с ней?

– Так вот, лучше не смотреть, зрелище не из приятных. Впрочем, тело малютки с конопушками ей все равно не нравилось. Вот и поменяет…

– Какого черта ты не отпустил меня с нею! Я бы вытащил ее. Сдох бы, а ее вытащил! Какого…

Бойков притормозил. Повернулся к младшему витязю лицом. Поглядел на него… Бормочет несусветное, ругается. Дружинники сидят на местах: не велено выпрыгивать – не выпрыгивают. А этот… никак не утихомирится. Нет лиху угомона.

Воевода ударил Мечникова в скулу. Сделал паузу, оценил результаты. Нанес еще один удар. Та-ак. Мечников наконец-то закрыл рот. Ну, что теперь сделает? Драться полезет? Заплачет? По новой заведет волынку «почему, да почему…»

– Не распускай руки… – неожиданно спокойно сказал Павел. – Не смей распускать руки, ты же офицер, а я твой солдат.