Полдень сегодняшней ночи

Все правда. Мортян чуть сам не порвал его в клочья. Вчера, 11 июня, «особая экспедиционная группа», как требовал называть в нынешних обстоятельствах чертячью роту полевой устав Королевства, едва-едва успела покинуть сладостную Фонарную и выйти из города. Чистая сила, она дневного света не любит. Бывает, военные, конечно, чистая сила и чистая сила. Упырь какой-нибудь, запросто скроенный, так и вовсе погорит. Слава бесу, такой хрупкий материал в полевые подразделения не берут. Тролль Бартольд прямо страдает: его крепчайшая шкура бешено зудит и покрывается во-от такими волдырями от одного только солнечного лучика. Эльфийке-поварихе хоть бы что; понятно, – первородная, поцелуй ее ангел… Ну и сам полковник или, скажем, химера, – они как есть сложные магические существа, им свет не помеха. У бесей же – сонливость, всяческий упадок сил и резь в глазах. Поспать бы бесям в такую-то светень. Да и бывшим людям бывает в дневную пору неудобно. Прежде они тут, херувимо отродье, в благолепном виде жили. А теперь – кто с клыками в палец, кто с клешнями, кто с рогами, кто с жабрами, кто мохнат, кто колюч, а кто и вовсе… склизок. Неудобно им, видишь ты, так-то вот показываться. Некрепкий, ненадежный народ. Смущаются. Какая тут боеготовность, когда полнейшее ее отсутствие. Так что искала особая экспедиционная группа укрывище на день. Зеленый Колокольчик, даром что хлюст и штабная крыса, живо понял, какая у славных бойцов надобность. Говорит, деревенька есть, на отшибе. Пять-шесть домов, глухомань, устроимся как надо. В полутора немецких милях… – Переведите, Ваше мракобесие! – В двух верстах… Короче, за полчаса дойдете. Одно тут единственное подходящее место. Ну, пошли. И только-только чистая сила с шоссе сошла и к придорожным кустам наярилась, вышел конфуз. Полна чащоба дружинников. Это уж потом разобрались, что не больше четырех десятков их тут было, а по первости даже мороз по шкуре – тыщи, тыщи, засада, засада. На поляне, в месте открытом, стоят двое витязей. Один, повыше, в кольчуге, весь такой легкой и быстрый, какие эльфы бывают, кричит, вызываю, мол, тебя, прощелыга Зеленый Колокольчик, на честный поединок. Мол, давай, выходи, решим дело сами, Февда! – Вот, значит, какое имя у начальника, Февда, что-то же знакомое… Не нашего, бесячьего ума дело. Не лезь к старшим, рогов не отобьют. Ишь, однако, знают друг друга, знают, кто куда пойдет… – И другой, пониже, коренастый, из людей, видно, ученик его. Перед собой Лезвием вертит, луч так и выкашивает деревца метров на двадцать вокруг. Песья Глотка, да я, да Мохнач, да тролль Бартольд своих из леса быстренько вывели. Пинками, пинками, собрали за дорогой, напротив леса. Понятно, в такой неразберихе драться, да перед самым рассветом – последнее дело. Одного они потеряли, одного всего-навсего, ну, плюс еще тот недоносок, которого на Фонарной пришкварило. Песья Глотка руками машет, рычит, тычки раздает, офицер, что надо. «Звено тяжелого оружия, – кричит, – ко мне!» Звена, ясно, нету. «Копыто дуба» в десантный канал не пролезло, а станковый ротный «Бесячий пал» – сильная вещь! – при первой сшибке в мочало разнесло. Ну, дерьмо ведьмачье, он с Мохначем, да с капралом Тирсицком, да с рядовым Пляу давай «Морок» собирать… Пока станину к панораме пристроили, пока щит вынули, пока баллисту подсоединили, в лесу худое дело, наших бьют. Капрал Дан, серафимово отродье, решил перед большим начальством выпендриться: не отошел, как все, на рожон лезет. По лесу крики-вопли, пулемет дадакает, тяжелый, сволочь, пулемет, вот гранатомет гукнул, тоже, вишь, пакость, бесу из него при удаче можно руки-ноги или глаза попортить, можно и убить даже, если повезет, а людям верная хана… Сполохи зеленые, это Лезвием дружинники наших крошат, потом море огня, и еще, и еще… Полковник: «Химеру ко мне! По опушке из "Морока" не стрелять, лес вокруг чистить!» Я – к панораме. «Подвинься, – Песьей Глотке говорю, – эта хрень мне как родная». Ну и он мне, мол, давай, братан, мочи лохов. «Морок» исправный, чищеный, бой у него, как положено. Ду-дут! Ш-ррр… – это болванка отработанная в траву падает. Ду-дут Ш-ррр… В лесу – крик до неба. Наши, гляжу, бегут, Дан с ними шпарит, пулемет по ним да-да-да… готов один… еще… Я им! Ду-дут! Ш-ррр… И облачко… легкое такое, гляжу, серое облачко, тухлятиной припахивает, с нашей стороны – туда, на высоте трех локтей ровно скользнуло, а за ним химера, она в боевом положении полупрозрачная, жуть берет… Пулемет сразу захлебнулся. С минуту на опушке грома-молнии, сполохи зеленые, потом звук очень высокий и-и-и-и-и… щелчок – тах! Совсем негромкий щелчок. И писк, будто огромного зайца кончают. Или младенец с центнер весом заревел. Песья Глотка: «Что это, владыко?!» – передернулся весь, дрожит человечишка, отродье херувимово. Что, не слышал, лейтенант, как пищат эльфы, когда их насмерть кончают? Он, мол, нет, такого дерьма не нюхал пока. Петушится… По чащобе еще кричали-кричали, потом угомонились. Облачко с Химерой – обратно. Старая уже, в отставку пора, ей бедняге в такой переделке крыло разрубили, взлететь не летит, по земле ковыляет. А Полковник – хорош, чирей смертный, Зеленым Колокольчиком обратился, в каждой руке – по паре голов. «Эти, – говорит, – последние!» Авторитет свой перед личным составом, стало быть, поднимает. Потом, значит, собрались, деревеньку заняли, местных всех на корм собакам пустили, девок отымели и в котлах сварили, мясо у них нежнее… И спать, значит. Дан еще тогда подваливает, мол, что делать, присоветуй, ты в разных делах бывал. Ну что делать? Вешайся, падаль, легче сдохнешь. Не послушался…»