Полдень, XXI век, 2003 № 04

— Не понял. Раз платят хреново, какого хрена тогда работаешь? Ты ж умный, ты ж этого… ну, который у бабы был на лобке, наизусть помнишь. Если б я был с такой башкой, как твоя, то давно бы уже в Штатах в фазенде жил, чтобы негры вокруг меня мух опахалами отгоняли, а голливудские бляди шампанским с утра отпаивали. Это ж только при совке было, когда паши не паши, всё равно в результате хрен. И что, в издательском деле все такие, как ты, безденежные?

— Ну почему же. Это уж кому повезет. А вообще-то всё от начальства зависит.

— А у тебя, значит, начальство херовое? Раз своих же работников по деньгам кидает.

— У меня начальство обыкновенное. Вообще-то, мы в издательстве все как бы друзья. Такая пирамида друзей. Наверху — начальник, он главный друг. Лучшие друзья поближе к вершине, остальные подальше. На тех, кто подальше, можно и сэкономить. Ты же друг, ты должен понять, дело общее…

Ванечка чувствовал, что его куда-то несёт. То, что копилось долго и ни разу не прорывалось наружу, выплеснулось мутноватой струей. Всё, сказал он себе. Хватит играть в обиженного. Каждый стоит ровно столько, во сколько он себя ценит. И не деньгами эта цена меряется. Хотя и деньгами тоже.

— Холява, везде холява, — сочувственно сказал негр. — Слушай, брат, а тебя здесь из-за чего держат? По роже вроде бы не больной.

— Вот. — Ванечка распахнул халат и показал свое покрытое паутиной тело.

— Ё-моё! — Алик соскочил с койки и осторожно подошел к Ванечке. — Потрогать можно? Шершавая. — Он коснулся пальцами паутины. — И докудова она? По пупок? Или по эти самые? — Он показал на Ванечкины кальсоны. — Слушай, а это не венерическое? Не от шерше ля баб? — Алик отдернул руку и зачем-то подул на пальцы, вступавшие в контакт с паутиной.

— Не бойтесь, не заразитесь. Меня здесь на что только ни проверяли — по СПИД включительно. Все внутренние органы в норме, в организме никаких отклонений. За исключением этой вот дряни. — Иван Васильевич устало махнул рукой. — Изучают, изучают, а толку?

— Да-а! Дела-а! Угораздило же тебя. — Негр Алик вдруг спохватился, нервно взглянул на дверь. — Сестру-хозяйку этот гусь обещал! Эй, мамаша! — Бодрым шагом он направился к двери, открыл ее и выскочил в коридор.

Глава 8. «Фанта Мортале»

Издательство «Фанта Мортале» мягко тлело по направлению к Свану. Заказанный в срочном порядке новый перевод Пруста для грандиозной «Библиотеки шедевров» был выполнен хоть и в срок, но по качеству почему-то оказался много хуже оригинала. Издательская машина застопорилась. Типография выла волком и применяла штрафные санкции. Линия, забронированная под Пруста, простаивала вторую неделю. Бумага дорожала, как на дрожжах, и по цене уже приближалась к золоту. Хозяин, он же главред издательства, с горя ушел в подполье, и на все телефонные домогательства скромный голос Оленьки, секретарши, отвечал, что «главного еще не было», «не пришел», «сегодня уже не будет». А тут еще на И. В. Вепсаревича, ответреда «Библиотеки шедевров», напала эта странная лихоманка — изуродованный паучьей болезнью, вместо того чтобы напустить на Пруста цепную свору своих наемных редакторов, он отлеживался лежнем в больнице, пил кефир и ел бутерброды, которые ему приносила мать.

Николай Юрьевич Воеводкин, шеф, хозяин «Фанты Мортале», вращался в своем импортном кресле против часовой стрелки. Обычно это его успокаивало — приходило на память детство: волчки, карусели, танцы в школьном танцевальном кружке. Но сейчас даже кресло не помогало. Мысли были мрачнее осени. Издательство шло ко дну, как «Титаник» в одноименном фильме. Надо было срочно переделывать перевод, кого-то сажать на текст, и всё это — время! время! — а времени не оставалось совсем. Все попытки загрузить Вепсаревича натыкались на больничную стену: врачи настрого запретили больному всякую редакционную деятельность, а на просьбы и мольбы к маме, чтобы та заодно с кефиром протащила в палату рукопись, несговорчивая Ванечкина родительница отвечала категорическим «нет».

За дальним концом стола горбился переводчик Стопорков, автор злополучного перевода.

— Николай Юрьевич, вы поймите, ведь это же в корне неправильная позиция, — гнул свою линию переводчик. — Ну и что же, что классик. Это у них он классик да у Любимова. А по мне так он писатель из средних. Что-то вроде наших Боборыкина и Павленко. Он даже точку вовремя не умел поставить, поэтому у него все фразы такие длинные. А писать надо просто. Помните, как у Блока: «Ночь, улица, фонарь, аптека»? Вот где ясность, вот где гармония простоты. А то целых четыре страницы описывать куст сирени! Графомания это, а по-современному — «гнать листаж». Я считаю, переводчик за автора не ответчик. Если автор написал плохо, то переводчик в этом не виноват. Это раньше мы занимались лакировкой действительности. Делали из Хемингуэя конфетку. А нынче надо читателю показать все недостатки оригинала. Чтобы автор не больно-то зазнавался. И читатель не считал себя человеком низшего сорта.