Полдень, XXI век, 2003 № 05-06

На следующий день пришлось начать инвентаризацию консервов, патронов и т. п. — я не знал, сколько еще продлится моя робинзонада и готовился к худшему. Но Господь сжалился надо мною, и вчера утром я был разбужен выстрелом из пушки. В миле от берега стояло судно. В бинокль я не разглядел названия, но, разумеется, мне было безразлично, кто в конце концов меня вызволит. Я разжег костер, несколько раз выстрелил в воздух, и вскоре с корабля спустили шлюпку. Через четверть часа матросы уже помогали загружать мой багаж. Затем причалила еще одна шлюпка, и в ней оказался собственной персоной Морис Бодуэн. Кажется, он был искренне потрясен известием о смерти Марселя (я, не вдаваясь в подробности, лишь изложил на ходу придуманную историю неизвестной мне тропической болезни). О загадочных гостях не было произнесено ни слова. Постояв в скорбном молчании около могилы, мы отправились на корабль и еще до заката взяли курс на ***.

Сегодня утром ко мне в каюту постучался М. В. и сказал, что после обеда ждет меня. Право, даже не знаю, что можно ему рассказать. Наверное, все же больше, чем я предполагал на острове, ибо бедняга Марсель на его счет ошибался (что, возможно, и стоило ему жизни). Это первое. И второе — ошибались мы с Марселем оба. (Я имею в виду не Бодуэна, но его подопечных, ибо теперь я убежден — у меня было время подумать — в том, что они менее всего желали отомстить за убитого собрата.) Если бы они этого хотели, они бы и с нами поступили не лучше. Им же нужно было другое, и именно невообразимое представление на поляне способно дать ключ к разгадке тайны тварей. Насколько я понял, весь спектакль сводился к тому, чтобы «жертва» приобрела внешний облик, по возможности приближенный к их собственному. Марсель (и я вслед за ним) решил, что это был акт унижения. Что ж, очень жаль, что его нет в живых, ибо теперь я бы доказал ему, что это не так, а как раз наоборот. Когда европеец надевает на дикаря платье и дает в руки Библию, разве он делает это с целью унижения? Нет, он всего лишь, как и наши крылатые свиньи, стремится сделать его похожим на себя, из лучших побуждений, для его же, как он считает, блага. И если теперь меня спросить, что я думаю о бестиях острова Мбондо, первое слово, которое промелькнет у меня в голове, будет слово «миссионеры».

Но вот и время обеда. Вас сжигает нетерпение, г-н Бодуэн?

Елена Хаецкая Ежевика, святая обитель

Из «Эльбейского патерика»

Зеленоватый вечерний свет заливал ежевичную поляну. Спелые ягоды, каждая размером с кулачок мотылькового сильфа, поблескивали гуталиново — запускай в них зубы да чавкай. Разумеется, делать этого было нельзя: мириады шипов усеивали туго сплетенные стебли. Между ними могли попадаться и ядовитые — такие, что рука после укола раздувается наподобие полена, деревенеет и приблизительно через месяц покрывается шершавой корой.

Поэтому человек по имени Хеддо надел высокие деревянные башмаки, а руки озаботился защитить рукавицами из жабьей шкуры. Жабы здесь, на юге Люсео, водились не чета северным: шкура девяностолетней, к примеру, красной пупырки не брала и арбалетная стрела. Зато ценились они на вес золота.

Осторожно переходя от ягоды к ягоде, человек снимал их и складывал в корзину, отделяя одну от другой кусочками тонкой коры.

Что сказать о Хеддо? Возможно, изрядной поспешностью было назвать его «человеком». Сейчас он чуть меньше человека — очень молод и отдан служителю богатого бога, обитателя чащи и владыки ее; а спустя сколько-то лет, если сам выйдет в служители бога, станет ощутимо больше, чем обычный человек.

Леса на юге Люсео такие: нет им ни конца ни края, и все тянутся за зеленоватыми лучами всегда убегающего солнца рыжие и желтые смертоносные болота, и темные густые чащобы, и торжественные, как столица, корабельные леса с янтарными слезоточивыми стволами. А где-то там — по правде сказать, везде — обитает божество, лохматый темный конь с острым рогом. Он ест сырое мясо, он громко стонет над болотами, он следит отовсюду недобрыми жадными глазами. Кому что в жизни досталось; служитель служит рогатому богу, а Хеддо служит служителю.

Служителя зовут Финдан, только это не настоящее его имя.

Что еще сказать о Хеддо? У него черная кожа и длинные руки, глаза у него синие, а волосы белые. На юге Люсео это признак красоты.

А вот второй человек на ежевичной поляне — он другой. Он не с юга Люсео, он северянин, и потому лицом он светлее, а волосами темнее, в лучах заката выглядит почти зеленоволосым.

— Ух! — сказал Хеддо, завидев на краю поляны незнакомца, и шарахнулся в сторону.

— Это что, съедобные? — спросил чужак как ни в чем не бывало и занес уже над поляной ногу, собираясь ступить на ежевику.

— Стой! — крикнул ему Хеддо, а когда незнакомец замер — все так же на одной ноге, уподобясь разбуженной цапле, — пояснил: — Сдохнешь.

Незнакомец, как показалось ему, с облегчением вздохнул и отступил на шаг. Теперь, когда оба они остались живы, нужно было обменяться какими-нибудь именами, и северянин сразу назвал свое: