— Валя, ты откуда свалился-то? С Марса что ли?
— Круче, Ванька, — с Америки. Сан-Франциско, Золотые ворота, слышал? Вроде как ваш мост Володарского, только выше и сделан не из говна. Всё, Ванька, там счетчик щелкает. Наговоримся еще, поехали.
— К кому едем-то? — спросил Ванечка десять секунд спустя, уже впихиваясь в фыркающую мотором машину.
— Как это к кому! К Завельским вестимо!
Глава 4. У Завельских
По дороге к братьям Завельским останавливались еще три раза. Брали Верку, Аську и Аньку, Валькиных старинных знакомых. Еще брали на Загородном шампанское, которого захотели девушки, и зачем-то еще портвейн для кого-то из ностальгирующих приятелей. Водитель недовольно покряхтывал, но требования компании выполнял.
Натан и Женька Завельские жили на Староневском. Окна их отдельной квартиры глядели на проходной двор и на пестрые скаты крыш, ощетинившиеся печными трубами. По крышам гуляли голуби и шуршали облупившейся краской.
Ванечка Завельских знал с юности, Вальку, примерно, так же. Стайер был гражданином мира, Завельские, наоборот, домоседами. Давнее желание Вальки — сбежать от нашей долбаной совсистемы — осуществилось лет пятнадцать назад, когда ток в большевистских проводах еще тёк, но уже медленно, с одышкой астматика.
Ванечке у Завельских нравилось. Здесь он чувствовал себя без напряга. Здесь же Ванечка познакомился и со Стайером. Было это в середине семидесятых.
Когда Валька, Ванечка и благоухающий любовью букет из Верки, Аськи и говорливой хохлушки Аньки с хохотом ввалились в прихожую, у Завельских уже гуляли вовсю. Всех их сразу же впихнули за стол, раздвинутый по случаю многолюдства. Рядом с Ванечкой оказалась девица, рыжекудрая и с подрисованными бровями.
— Вы тот самый Вепсаревич, который у Юфита снимается? — спросила она у Ванечки, и он почувствовал, как ее худенькое колено робко жмется к его ноге.
— Не у Юфита, — ответил Ванечка. — Я вообще в кино не снимаюсь.
— Извините, это я спутала. — Девица спешно отодвинула ногу. — У того актера фамилия на вашу похожа — такая же звериная, как у вас.
Ванечка улыбнулся, наполнил рюмки, и свою и своей соседки, и, продолжая улыбаться, спросил:
— А ваша на чью похожа?
Рыжая засмеялась:
— Моя фамилия Воробей.
Пришла очередь рассмеяться Ванечке. Рыжая не обиделась на это нисколько, а оглядев компанию за столом, шепотом ему объяснила:
— Я сюда с Сергеем пришла, он мой муж, он в соседней комнате отдыхает. А вон Татьяна, его жена, вон она, между Софроновичем и Рыдлевским.
— Не понял, — ответил Ванечка честно. — Если вы здесь с Сергеем и он ваш муж, то почему тогда Татьяна — его жена? Сергей, он что, двоеженец?
— Все просто, с Танькой они в гражданском браке, короче — нерасписанные они с Татьяной. А мы числимся с ним муж и жена, официально. Но живет он с Танькой, уже три года как мы расстались. Ну, встречаемся иногда, когда они с Танькой ссорятся. Так, раз в месяц, нерегулярно.
— Давайте выпъем, — сказал ей Ванечка, у которого от этих раскладов уже начало свербить в голове.
— За любовь, — ответила рыжекудрая и прижалась к нему коленом.
Валька Стайер отлепился от девушек и поднялся над пиршественным столом. Был он мудрый и бородатый, как демон. И едва уже стоял на ногах.
— Ёпт-ть, — прочистил он для разминки голос. Затем налил себе из бутылки в фужер и поднял его под самую люстру. — Предлагаю всем джентльменам встать и выпить за представительниц прекрасного пола, которые здесь пр-рисутствуют. Девушки, — чистосердечно признался Валька, когда джентльмены встали, — я вас всех люблю! — Он выпил одним махом фужер и полез целоваться с теми, до кого смогла дотянуться его лохматая борода пророка. Закончив ритуальное лобызание, Валька сдернул с себя очки и, размахивая ими, как Троцкий на заседании Петросовета, продолжил пьяную речь. — Завтра я уезжаю в свою долбаную Америку… — Он запнулся. — И правильно делаю… — Он запнулся опять. Затем хлебнул из чьей-то початой рюмки и с обидой в голосе произнес: — Я здесь кто? Я здесь никто! Меня вчера в Адмиралтейском саду ваши сраные менты повязали, когда я выпивши поцеловал в задницу долбаную лошадь Пржевальского. У меня баксов была чертова туча, так они, суки, обчистили меня до последних трусов. То есть если я у вас в России хожу поддавши, так выходит я уже не человек, а говно? Грабь меня, выходит, каждый кому не лень, а я должен поднять руки над головой и целовать сраную ментовскую задницу, как икону Христа Спасителя?
— Менты — суки, — поддержал его Вепсаревич.
— Мальчики, не будем о грустном, — позвенела вилкой о рюмку моя соседка. — Давайте выпьем, а после Женечка Софронович что-нибудь нам споет. Женечка, спой нам что-нибудь. Если женщина просит…
— Окуджаву! Окуджаву! — закричали хором Верка, Аська и Анька. — А потом — танцы. Женя, поставишь музыку? Что-нибудь в стиле диско.
Выпили, закусили, сунули Софроновичу в руки гитару, и пока Софронович ее настраивал, снова выпили, опять закусили, и часть народа потянулась курить.