Полдень, XXI век, 2009 № 03

— Вызовем свидетелем? Т-с-с-э! Ананасная, на ксилите, э?

— А красота истинная, красота божественная — это сама предустановленная гармония мира. И образ ее, пусть смутный, пусть искаженный, — есть в наших больных душах. Он ведет, он и сохраняет, он и дает надежду — как свет маяка, как солнце сквозь тучи, как «звезда полей во мгле заледенелой»…

— А, да-да-да! Свет в ночи, воссиявший в конце сорок шестой главы! Я, знаешь, один раз даже не удержался: в берлинском издании семьдесят первого года эта сорок шестая глава кончается своим Licht in der Nacht аккуратненько в самом низу страницы шестьсот шестьдесят шесть! Не нравится? А по-моему, недурно. Какой ты все-таки зануда! Но все же заметь: даже церковь подтверждает, что, кроме икон и хоралов, вся сотворенная на земле красота — от меня, от лукавого, от врага рода человеческого! Ты слышишь? Это уже не я говорю, это церковь говорит! Так это ложь или нет? У вас разве есть более высокий нравственный авторитет? И после этого вы, как попугаи, повторяете: «красота спасет мир», «красота спасет мир»! Но ведь это же лопнуть можно. Вы себя-то слышите? Вы же повторяете: «дьявол спасет мир», «дьявол спасет мир»! Или вы такого спасения ждете? От меня? Так я здесь. Никуда и не уходил.

— Опознающий, зайдите. Значит, разъясняю участвующим лицам порядок опознания предъявленного лица. Значит, лицо вместе с двумя другими лицами сидит там. Опознающий опознает, понятые смотрят. Всё понятно? Распишитесь. Мишка, куда? — иди расписывайся.

— Да мне козла в ремонт, уже не заводится. И не жрал еще.

— Ну, давай сразу и здесь. Еще раз. Всё, вали. Так, понятые, предупреждаю вас о ваших правах, обязанностях и ответственности по статье шестьдесят УПэКа РэФэ.

— За что ответственность-то?

— За то! Распишитесь. Так, свидетель Хорошевский Филипп Федорович, вы предупреждаетесь по статье триста семь за дачу заведомо ложных и триста восемь за отказ от дачи, но, по пятьдесят первой Конституции, не обязаны против себя и других близких по четвертой и пятой. Распишитесь. Так, объявляю участвующим лицам о применении технических средств: не применяются. Опознающий Хорошевский Филипп Федорович, задаю вам вопрос: видели ли вы кого-либо из предъявленных для опознания лиц, когда, где, при каких обстоятельствах и по каким признакам? Ну?

— …Н-нет…

— Чего — нет? Да вы посмотрите… это… по росту, по телосложению. Ну?

— Н-нет, не похож.

— Ну, как не похож? Он это. Вот и фоторобот — сравните, ну?

— Э, начальник, не узнал, так не узнал.

— А ты молчи, ты еще мне будешь тут… Ну?

— Н-нет, не он, нет.

— Ну, я не знаю… Я вас еще раз предупреждаю, свидетель, по триста восьмой… то есть, седьмой… за отказ от дачи заведомо ложных — по всей строгости! Ну?

— Хорош, начальник. А то протокол не подпишу.

— Ты! Никифорыч, давай его в обезь… Постой. Ладно. Хорошо. Так и запишем. «Свидетель Хорошевский Фэ Фэ не опознает предъявленное лицо твердо, сомнений в неопознании нет». Ничего-о, это вам так не пройдет. Расписывайтесь! Так. «Заявлений не поступало. Прочитано вслух. Записано правильно». Все расписались два раза. Всё. Никифорыч, в обезьянник его!

— А нам-то куда?

— Откуда пришли! Из восьмого? Вот и идите в восьмой. А с вами, Хорошевский Фэ Фэ, мы еще… будьте уверены! Чуть что — к нам бежите: спасите! грабят! убивают! Мы бегаем, ловим, на той неделе один такой же урод опять нашего подстрелил, а нам этого теперь выпускать, потому что у гражданина свидетеля память отшибло? Я вас, гражданин Хорошевский Фэ Фэ, лично запомню. Мы вас не за дачу ложных, мы вас за умышленное введение и за соучастие привлечем! Вот, я вам сейчас повестку. Завтра к пятнадцати ноль-ноль! А не придете сами — наряд пошлем и привезем в наручниках! Распишитесь! Всё, забирайте ваш паспорт и идите отсюда!