Полдень, XXI век, 2009 № 05

Кроме желавшего славы Аполлинария Матвеевича и совсем безучастного к ней Захара Захаровича, кандидатур больше не имелось. Ну хоть режь! Безжалостный рок путём старинной демократической процедуры голосования вычеркнул захмелевшего Захарку из списка будущих героев.

— Поздравляю. — Макар Зосимович пожал руку первому космонавту и полез лобызаться. — Давай почёмкаемся… Значит, так, завтра с утра, часиков в шесть, собирай вещички и дуй в космос. Будешь пролетать над Косой, посигналь, чтобы мы, значит, знали.

— Ага, — подлез под руку Федька Куролесов. — Ты если сверху увидишь, что к козе кто-нибудь пристал, не жди, прыгай вниз и свисти. Мы подтянемся, так дадим, мало не покажется.

Лишь один деревенский скептик выразил кислой миной глубину сомнения.

— Так они его и пустили в космос. Ждите. У самих с местами туго. Страна большая, космос один. Кому корову глядеть, кому слово на Луне царапать, а кому и просто так с неба на землю плюнуть. Много вас таких дураков.

Нытьё Сидора Петровича проигнорировали.

— Я вот слышал, в космос по одному не пускают. — Пьяный Захарка поковырял в ухе бумажной пробкой. — Такая ялда у них круглая, вроде Калошиной бочки, тесная. И там их трое — рулевой, командир и человек из органов.

— Ничего, подвинутся, — успокоил Макар Зосимович. — Они в космос без дела ходят, неужели человеку в беде не помогут? А мы им потом за добрую помощь лукошко ягод насобираем. Правда, Глаша?

Убитая горем Глафира промолчала. Зато остальной народ дружно загалдел — ив самом деле, ягоды — пустяк, а людям в космосе, наверное, приятно будет. У них же там ничего не растёт на орбите, кроме крапивы!

Заботу о первом космонавте доверили супруге, пообещав всем миром прийти провожать. Дед Игнат давал под руку советы.

— Шапку накрест повяжи.

— Ты, поди, тоже в космосе бывал? — Егорка подмигнул бабам: варежки пошире открывайте, сейчас начнётся.

— Ну, бывать не бывал, — сощурился дед Игнат. — Но близко приходилось.

— Ну и как там, небось жара? — не унимался Егорка.

Поплевав на жёлтый от курева палец, дед залепил самокрутку.

— Дурак ты, Егор! — сказал он. — Откуда там жара? Там же воздуха нету! Магадан там, а не Гагры. Слышь, Глафира, пускай Матвеевич с собой лыжи возьмёт и рейтузы потеплее.

Расходились от агронома за полночь. Не вернулись двое — Дмитрия Петровича Кузякина, спонсора посиделки, впопыхах забыли в тёмном углу, а здорово перебравший Захарка Замеряйлов ещё долго горланил песню про танкистов за околицей. Ему в такт ржала Калоша в стойле да бухал в темень ночи дворовый пустобрёх на цепи, болезненно реагируя на Захаркины таланты.

В ту ночь, как никогда ранее, разумное человечество Косой оказалось близко к осуществлению мечты — походу живого человека в неприкрытый космос.

6

Конечно, портретная галерея восемьсот двенадцатого года в Эрмитаже побогаче будет, но не представить ключевых героев повести — непростительное свинство.

Итак, Глафира Петровна Крутенкова, в девичестве Невеличко. Лейтмотивом и смыслом жизни Глафиры Невеличко была Любовь. Именно Любовь и именно с большой буквы. В детстве это не доставляло больших хлопот родителям, хотя и вышвыривать из дому вечно просящих жрать котят, щенков, плешивых собак, ворон с перебитыми лапами и полудохлых ежиков, согласитесь, занятие не из приятных.

— Где Тотошка и Колючка с Фантиком? — каждое утро рыдала Глаша за тарелкой каши.

— Ушли по делам, — отвечал суровый отец, примеряя резиновые сапоги. — Вслед за Барсиком, Пончиком, Пупочкой и мышонком Жужей. Я никого не забыл?

Глаша ела кашу пополам со слезами, и любящее сердце её наполнялось томительным ожиданием. Участи российских баб — ждать Глафира Невеличко обучилась рано. Вслед за ужонком Пупочкой и мышонком Жужей исчез папочка. Не вынес яркого колорита Косой, сварливого характера Глашиной мамы и вечной безработицы колхоза.

Повзрослев, девушка переключилась на более весомые объекты для любви. Сначала влюбилась в Сидора Петровича — тот имел троих взрослых сыновей, вторую жену и кучу нажитых непосильным трудом болячек. Однако страсть к Сидору Петровичу не вышла за рамки девического увлечения и быстро погасла. Потушил её не кто иной как заслуженный красавец всея советского кинематографа — Максим Исаевич фон Штирлиц.

История почти мистическая, развивалась в соответствии с канонами жанра. Фотографию артиста Тихонова Глаша нашла в журнале «Киномир» от семьдесят лохматого года. Взглянула на неё, слегка подёрнутую плесенью, и ахнула, схватившись за сердце, — вот он, принц мечты. Конечно, кто такой Тихонов и почему он носит красивый чёрный пиджак с белой петлицей, красной повязкой и одним погоном, Глаша не знала. Точёным показался облик артиста. Да и угасающая любовь к Сидору Петровичу требовала немедленной сублимации. Слава богу, снимок — только по пояс, и ниже для Глафиры ничего не существовало, кроме тумана девичьих грёз.