Полдень, XXI век, 2009 № 06

— Я так и думал. Ладно, пошли. Тут много интересного. Взять, например, Ихтиандра. — Смотритель подкрутил колесико лампы — стало светлей. — Удивительно, что доктор Сальватор дал ему рыбье дыхание, но оставил человеческое пищеварение. Мальчик был обречен изначально, ведь он не мог питаться в море, а Сальватор не мог этого не понимать. После освобождения парень не проплыл и ста миль. Его даже не покормили перед отплытием! Он не мог раздобыть себе еду на дне, из-за недоступных глубин, а поймать рыбу в толще воды без всякого оружия невозможно. Путь на берег тоже был ему заказан. К тому же, не свойственное человеку плавание требует от его организма колоссальных энергозатрат. Бедный Ихтиандр умер от истощения. Он превратился в скелет, обтянутый кожей. И даже акулы на него не позарились. Я похоронил его здесь, на другом конце территории.

Дед уверенно зашагал дальше. Мы минули плиту с надписью:

Доуэль

Профессор

— Я не стал писать «голова». Ведь человеческая сущность находится в голове, поэтому она и есть человек, согласен?

— Согласен.

Опять несколько безымянных плит, а потом:

Боб Горилла

Фараон Бенкер

Слизняк

Норманн Очкарик

Каллоген

Пит Болячка

Хлюст

Пудель

Артур Барбридж

Сталкеры

— И ведь братской сию могилу не назовешь, — старик опять погладил собаку, — какие они братья — волки, сволочи. Все отдали за зеленые бумажки. Даже жизнь. Один разве Артур мог бы еще стать человеком, да, видно, не судьба… Ну, а я их вместе, чтобы, значит, каждому отдельно не копать. Тяжело отдельно копать, да и много чести будет. Это уже я решаю, как хоронить, ведь для автора они больше не существуют.

— А где же Панов? — вырвалось у меня.

— Кирилла там похоронили, хоть об этом и не написано. Понимать надо! Наверняка на родину увезли. Не оставили же его в душе!

Смотритель постоял молча, будто собираясь с мыслями:

— Ты знаешь, люди друг другу анекдот бородатый рассказывают: будто у каждого врача есть свое личное кладбище. Не знаю, как у врачей, но у каждого писателя кладбище точно есть. Просто они не думают об «отходах производства». Но кто-то должен думать. И кто-то должен хоронить.

— Почему вы?

— Почему нет? Ты, например, ведь тоже отходами занимаешься? Почему? А? Коллега!

Пораженный, я не нашел, что ответить.

Старик сказал еле слышно:

— Аркадий сюда иногда приходит. Бродит между могил, у «своих» останавливается. Стоит подолгу. Вроде как молча прощения просит у них, по его замыслу, погибших. Хотя у них с братом не так много покойников. Только уж, как бы это сказать, самые необходимые, что ли… Выстраданные.

— Кто приходит?

— Брось, ты все понял. Ладно. Покажу тебе еще одно захоронение, — видя мой безмолвный протест, он поспешно добавил:

— Самое последнее. Во всех смыслах. Я схоронил его только вчера.

На белой плите чернели свежие буквы:

Фрэнк Пул

Астронавт

Первый человек в системе Сатурна

— Я похоронил его прямо в скафандре. Из-за вакуумной диффузии замки скафандра срослись. Открыть их было невозможно. Думаю, для астронавта это нормально — в скафандре. Что скажешь?

Я хорошо помнил бессмертную «Космическую одиссею».

— Вот тут вы и попались, ха-ха! По книге, Пул погиб в 2001 году! А вы его «только вчера»! И Дэвид Боумен тоже умер! Где его могила? А?

Собака удивленно посмотрела на меня, а старик сказал:

— Милай, ты что, совсем тундра? До Сатурна девять астрономических единиц. Пула привезли очень быстро, всего-то за шесть лет. Он превратился в высохшую мумию, потому что скафандр был разгерметизирован. А Боумен вообще попал неизвестно куда. Неизвестно, где его искать. Сам Артур Кларк этого не знает.

— И что, вам сюда так всех покойников и привозят? На блюдечке? — Меня так и распирало от язвительной усмешки. Дедуля иронии не принял:

— В основном, привозят. На тарелках.

Он посмотрел, вскинув бороду, на звездное небо, потом уперся глазами в меня:

— Но не всех. Некоторые приходят сами.

Под ложечкой у меня нехорошо засосало.

— Ладно, пошли в сторожку. Пора уже.

Маленький сарай, оборудованный дровяной печкой, годился разве что для летнего проживания. Стол, два стула, шкафчик без дверей, заставленный пыльными бутылками. Все обшарпанное и дряхлое. Затянутое паутиной окно с грязными занавесками. Земляной пол. В одном углу — кособокая железная кровать, в другом — сваленные в кучу лопаты, кирки, ломы, мятые оцинкованные ведра, толстая веревка, вся в земле.

И запах тоже — свежей земли.

— Садись.

Старик, подобрав полы плащ-палатки, опустился на четвереньки и выкатил из-под кровати несколько углекислотных огнетушителей.

— Надо же, — пробормотал он, — все пустые. Слышь, парень! Я схожу… по делу. На склад. Тут недалеко. Ты посиди.

Дед, кряхтя, выпрямился. Его лицо покраснело.

— Молодцы, — сказал он, отряхивая руки, — те авторы, что сами губят и хоронят своих персонажей. Мне работы меньше. Не все понимают, что создают живых людей, а людям свойственно умирать.

Он вышел, прикрыв дверь. Собака осталась.