ФЕЛИКС МАКСИМОВ
Амин
Рассказ
Видавшие тебя тужили о тебе.
Легенды темные сложили о тебе.
Я в сердце соберу все были о тебе,
Чтоб в день Суда меня спросили
о тебе.
Его звали Амин Эль Омра, Князь Князей, потомок пророка Али, племянника Магомета, которому архангел Джибрил окровавленным ртом диктовал слова Корана. Его предки покоились близ камня Каабы. И в тех землях, где солнце заходит ненадолго, — ему подчинялось все. Его врожденную власть знали в Дамаске, Египте, Антиохии и по всей пустыне аравитанской. У него были братья, отец и мать — Амин Эль Омра забыл их имена. Он поселился один, вдалеке от базарных городов, в доме с плоской крышей.
В доме служили оскопленные и безъязыкие слуги. По вечерам овечий, беличий и человечий жир, очищенный и смешанный с благовониями наливали в медные плошки, чтобы Амин Эль Омра засыпал нагишом на плоской крыше в складках черного пекинского шелка из Запретного города, не страшась темноты и голоса ночи. Обнаженное лицо его было столь светло под звездами, что ночные бабочки и нетопыри слепо слетались на внутренний свет его кожи, где олива смешалась с кобыльим молоком, но не решались прикоснуться и хранили его мучительный сон издали темным облаком тел.
Вокруг дома был устроен сад — жасмин, олеандры, айва и светильники из иранского хрусталя спорили меж собою. В полдень в саду пела птица хумаюн. В полночь — в ветвях горела оперением птица Симург. Амин Эль Омра не держал стражи — сызмала питая отвращение к военной службе.
Его сад охраняли гиены из Эфиопии.
Гиены эти знали человеческую речь и окликали по имени всякого, кого хотели растерзать. Гиена — не зверь, но нечто, обращенное в зверя. В зрачках гиен был заключен камень «гиения». Каждый знал, что если отнять у гиены камень — можно обрести дар прорицания, но сделать это должно так, чтобы не повредить зрения гиены и не пролить ее крови. Поэтому дар прозрения будущего не дается никому, кто рожден от женщины. У гиены множество свойств, ее двуличная натура многострунна и глубока, как персторяд мастера-музыканта или завитки панциря небесной улитки, насмерть кружащие голову каждому, кто слишком часто смотрит вверх.
Амин Эль Омра обладал всеми свойствами, что присущи гиенам.
Александрийский физиолог знает, что величие гиены проявляется ночью.
Так же и величие человека по имени Амин Эль Омра проявлялось ночью, как морской камень обретает истинную окраску и переливы в проточной воде.
Тысячи тысяч рабов шли на торги, несли на предплечьях выжженные знаки Амина, торговцы прямо на рыночных помостах проверяли мужество юношей и девственность девушек — и все живое имело твердую цену.
Менялы и златокузнецы брали в оборот и в работу красное золото из его тайных приисков. Цветущие юноши шли по военным дорогам и падали в междоусобных схватках, стоило Амину пролить несколько капель вина на шелковый рукав, расшитый странными птицами, светящимися в темноте. Безымянные корабли приставали в чумных портах, изрыгая из трюмов черное дерево, диковинных зверей, невольников из всех частей света, пряности, драгоценное оружие, ткани и благовония, одна капля которых вызывает кровотечение, похоть или видения наяву.
Амин Эль Омра гнушался женщин — сама мысль о продолжении рода была ему ненавистна. Как смеет существовать сгусток плоти, способный сказать: во мне твоя кровь, отец!
В его доме не было женской половины. Место женской половины было отдано той части сада, куда он приказал свезти окаменелые деревья из пустыни, — и мертвые ветви тянулись в небо, как нищие, но не получали подаяния. Амин Эль Омра ненавидел волосы на лице и груди и свел их особой пастой, рецепт которой ему открыли евреи из Хивы, которым запрещено касаться щек железным лезвием. Волосы на щеках и над губою — то же самое, что трава на твоей могиле, — они признак возраста и времени, так писал Амин Эль Омра. И лицо его отражалось в Александрийском зеркале Страшной Матери, взятом из храма во время набега — лицо без имени и без изъяна — как лунный диск в кувшине для омовения — лишь коричная родинка слева над губой, как сердцевидное зернышко зрелого яблока, отмечало его. Он знал наизусть Коран, Тору и Новый Завет, нарушая заветы каждой из Книг, чтобы ни одна буква трех Книг не чувствовала себя обиженной.