Полдень XXI век 2009 № 04

Так. Сколько там пленки? Полно. С магнитофоном тоже история. Дело в том, что в одиночестве любой человек, даже молчун из молчунов, рано или поздно сам с собой болтать начинает. Раньше это считалось признаком. Ну, вроде в мозгах какая-то пружинка соскакивает, что сказывается на адекватности и работоспособности. Может, так оно и есть. Да только с появлением одиночных лунных станций психологам пришлось подвинуться и официально признать разговор сам-друг нормой. Иначе выходит, что все одиночные экипажи есть психи недоделанные. Как же можно психам станцию доверить? Вся концепция летит к чертям собачьим. Но психологи придумали, как сохранить лицо своей науки. На каждую станцию поставили «Маяк» с катушками, и наблюдатель теперь обязан с дежурства привезти не меньше трех пятисотметровок со своей болтовней, записанной на скорости четыре. Они там эту хреновину слушают с умным видом и решают, тронулся ты или же нет и можно ли тебя посылать в следующую смену. Словом, и овцы сыты, и волки целы. Это шаманство какое-то, а не наука. А-а-а, наплевать. Они никого еще по сей причине не тормознули. Потому что наблюдатели в жутком дефиците: очереди к нам не стоят. Уж очень работа муторная. Я хотел сказать, специфичная. И оклады не сильно большие. Раза в два меньше, чем у космонавтов. А орденов так и вовсе не дают. На пенсион, правда, раньше отправляют: на Луне год за три считается. И несчастных случаев у нас не было. Тьфу-тьфу. То есть у русских. Один наблюдатель только погиб за все время. Американец, Томас Гудзон. Здоровенный был такой негритос.

Ах, какая Земля красивая. Как елочная игрушечка. У меня ее в иллюминатор видно — очень повезло. Посмотришь на нее, и сердце на место становится: вот он, мой дом, и родные, и друзья, и пивко с соленой рыбочкой. Все как на ладони. Все перед тобой. На некоторых станциях окно в другую сторону смотрит, и Землю увидишь только во время выхода. А выход случается не так уж часто.

Я слышал, что есть проект поставить большие зеркала снаружи, чтобы Землю на всех станциях в окно видно было. Благо, она всегда на одном месте висит. Это правильно, потому что добавит душевного спокойствия и уменьшит расход воздуха: наблюдатели только и ищут повода выйти, чтоб на Матушку взглянуть. И шлюзуются почем зря.

Я к чему все это говорю — потому что Томас Гудзон из-за этого и погиб. Американцы первые поставили станцию на той стороне. То ли из-за извечной конкуренции с нами, то ли потому что денег у них немеряно. Ведь для связи с ней пришлось специальный орбитер запускать, а это о-го-го сколько зеленых «тугриков» стоит. Томас был опытный малый, лет десять наблюдал, его туда и определили. Может, не только из-за этого. У них там такая штука есть — политкорректность. Нам не понять.

Так вот, его поставили на трое суток[4]. Это обычный срок дежурства. Надо бы, конечно, поменьше, но полет для смены экипажа опять же денег стоит. Все из-за денег, будь они неладны. Двое суток он выдержал, а потом оделся и ушел. Никому ничего не сказал, записей не оставил. Только динамик из рации выдрал и растоптал.

Я знавал Тома. Однажды мы с ним состыковались в Плимуте, на конгрессе наблюдателей. Ой, тоска зеленая. Ну, о чем там молотить? Всем же всё ясно. Наши с Гудзоном места случайно рядом оказались. Он одно слово по-русски знал: «водка». А я — одно по-английски: «Ьеег». Так и договорились. Кто сказал, что американы пить не могут? Чистая брехня. Пошли мы с ним вечерком в кабак, тоску разогнать. Он здоровый, рослый, а я худенький-маленький. Как Тарапунька и Штепсель, ей-богу. Сидим, культурно отдыхаем, никого не трогаем. На пальцах объясняемся. Веселимся. Музон слушаем. А там, через два столика, торчала компашка матросов с какого-то юаровского корыта. Уже хорошо на взводе.

Они первые начали. Том оказался единственным чернокожим на весь кабак. И вот эти уроды присылают нам на столик связку бананов, представляете? А сами на Тома таращатся — пасти до ушей. Парень аж посерел и лицом изменился. Я сразу-то не врубился, а как дошло… Ну, думаю, апартеиды недобитые, сейчас я вам эти овощи вставлю, куда положено. Подскочил, хвать одного за тельник: ты что, говорю, дерьмо полосатое, на русских залупаешься!? А он мне — бац по харе. И очень удачно попал.

Остальной спектакль я лёжа, с пола, досматривал, причем одним глазом. Том этих расистов недорезанных раскидывал, как бройлерных цыплят. Я даже залюбовался: ну, чистый Стругацких Гуталин. Вылитый.

Тамошние полисмены жуть какие вежливые. Меня под белы ручки взяли, Тома под черны и повели в участок. Все «плиз», да «битте», да еще как-то, вроде на французском… честно говоря, не понимаю языков. Спасибо, дело было не в Москве. Там бы мигом объяснили, что к чему. Ментовский русский даже папуасы с Новой Гвинеи понимают, повторять не надо. Это вам не Миклухо-Маклай.